Иван Беденко - Код человеческий [litres]

Какой смысл все это знать? Яйцеголовые уверенно заявляют, что люди – всего лишь частность в бесконечном множестве видов материи и в этом качестве участвуют в непрерывном преобразовании энергии. Тоска! Если б «почемучка» удовлетворился таким ответом и замкнул на него все свои «почему», то можно было бы просто сесть и умереть физически, ускорив очередное преобразование энергии и материи.

Но тот же старина Кант обозначил целую вселенную бесконечных «почему», заставляющую повременить с самоубийством. Атомный реактор внутренней необъяснимой мотивации наделяет человека энергией познавать и кантовское звездное небо, и кантовский нравственный закон.

Все это имело самое непосредственное отношение к первой причине возникновения слухов. Совет экспедиций охватила лихорадка предвкушения. Предвкушения какого-то открытия. Какого именно? Они и сами не знали! Здесь и возникали неопределенность, домыслы. На севере упало небесное тело. Не по баллистической траектории! Объект лишь слегка отклонился от нее, но здесь принцип «все или ничего», а значит, неважно, слегка или нет. Отклонение означало, что упал не просто камень, а нечто более «хитрое». «Космос» зафиксировал большой кратер в одной из северных межгорных долин и причину ажиотажа ученых – трассу, оставленную неким «отколовшимся» от основного объекта телом! Никто и словом не обмолвился о «перекрестке миров», но у каждого проскользнула такая мысль. Хитрость космического пришельца порождала массу неизвестных: как долго он может «ждать» своего изучения? Какой кадровый состав экспедиции определить? Включить ли в него больше физиков, химиков, а может… лингвистов?! Как оборудовать экспедицию, какие приборы взять с собой? Да и насущные вопросы выживания в экстремально холодном климате загружали Совет основательно.

Назавтра предстоял Совет по перепрофилированию. Маринка наутюжила брюки и сорочку вручную, отпарила пиджак и долго не могла выбрать галстук. По традиции, нарядом мужа перед особенными мероприятиями занималась именно она. Игорь верил, что Марусины старания приносят удачу.

Удача ему явно не помешала бы. Казимиров не мог скрыть от ученика крайней озабоченности, выходило, что ДОТ настроен скептически. Следовало переубедить комиссию, очаровать.

Игорь уложил детей и присел у окна. Из прихожей слышался голос Марины, она отдавала какие-то распоряжения в пищекомбинат по телефону. «Маруся устала, тоже переживает насчет комиссии, хоть виду не подает», – подумал Кремов.

– Игорюш, спать идешь? – спросила жена, показавшись в дверном проеме.

Он жестом пригласил ее подойти и, когда она приблизилась, легонько поцеловал. Это было знаком, что Игорь еще посидит.

Впрочем, полуночное бдение вряд ли могло поспособствовать успешному прохождению завтрашней комиссии, и через некоторое время Нерв выглянул из квартиры в холл. Никого. В тишине подошел к общественной аптечке, через стекло витринки пробежал глазами по содержимому. К счастью, в небогатом наборе медикаментов имелась фиолетовая коробочка.

– Кремов, две мелатонина, – произнес Игорь.

Автомат выбросил в лоток снизу две пилюли на подложке из фольги и «пирамидку» с водой. Завтра настучит в Медуправление ДОТа, впрочем, все равно.

Снотворное подействовало быстро – едва хватило сил добраться до постели.

Игорь находился в совершенно чудном месте, на балконе старомодной гостиницы.

Он полулежал в ажурном плетеном креслице, поскрипывающем от малейшего движения. Когда-то оно щеголяло лаком, но теперь умиляло лишь его остатками, трогательными потертостями, да и вообще ветхостью. Рядом стоял чугунный столик, тоже старый и такой же ажурный, как креслице. На столике – дымящаяся чашка и новенький томик. Книгу пришлось доставать с превеликим трудом, но она стоила любых хлопот. На обложке – «Маленький принц» по-английски и имя автора. Первое издание. Пахло какао. Под ногами серела плитка, уложенная, вероятно, еще в эпоху какого-то из Людовиков, балкон прикрывался коричневыми тяжелыми занавесями с боков, а сверху – черепичным козырьком.

Назад Игорь не оборачивался, там только вход в номер, а вот панорама впереди захватывала. Вдалеке маячил вездесущий Эйфель, к нему со всех сторон тянулись разноцветные крыши. Вечернее бронзовое небо слегка разбавлено перистыми облачками. Тепло. Внизу на узкой улочке тишина.

– Мсье Брессон! Мсье Брессо-о-о-он! – вдруг раздался звонкий девичий голос.

– Да, мадмуазель Лили? – отозвался голос, принадлежащий, по всей видимости, старику.

– Мама говорит, вы вновь открываете булочную? Это правда?

– Совершенно верно, милая!

– Это прекрасно, мсье Брессон! Прекрасно! Как поживает Анри?

– Открою секрет, милая! Он наведается к вам вечером!

Игорь тихонько придвинулся к краю балкона, чтобы поглядеть на собеседников. Девушку не видно, скорее всего, это дочь хозяйки, мадмуазель Руайяль. Их отец и муж погиб на войне, сражаясь в сопротивлении. Мсье Брессон, колоритный парижанин прежней закалки, наоборот, просматривался хорошо. Поношенный берет прикрывает лысину, шарф в поперечную полоску завязан бантом, чтоб не путаться под руками, серый застиранный комбинезон топорщится на коленках пузырями. Обстоятельно ответив девушке, старик продолжил прерванную работу – покраску прилавка.

Действительно здорово, что булочная откроется. Брессон водит кистью, стараясь не пролить ни капли драгоценной нитры василькового цвета. Неподалеку припаркован «ситроен» «де шво», на котором пекарь доставляет из деревни яйца да молоко и который хоть и неказист на вид, но обладает мягчайшей подвеской, как раз чтоб яйца не разбились даже при тряске на отвратных послевоенных дорогах. Сын мсье Брессона выжил, лишившись руки в Африке. Мсье Брессон счастлив, существование его наполнено смыслом.

Игорь отодвинулся обратно к столику, достал из портсигара ароматную папиросу, закурил. Сейчас курили все, и все с удовольствием. Немудрено! Вкус можно распробовать даже в пыли, поднятой с мостовой, ведь там нет следов гари. И война больше не повторится. Никогда не повторится и нигде в мире.

Перетерпели, пережили, превозмогли. Ах, эта неописуемая легкость, присущая чудом спасшимся! Как хороша она!

Люди не замечают трудностей, да и что нынешние трудности по сравнению с ужасом недавнего прошлого? Если уж говорить начистоту, то никаких трудностей и нет. Голодно? Не без того. Разруха? Конечно. Но это все абсолютно точно исчезнет вскоре! Зато как пахнет сиренью! Как ласкает слух гармошка! Какая душевность витает в тесном обшарпанном брассери, делающем угол на пересечении Людовика Великого и Марата, и в котором до позднего вечера просиживают старики! На израненных войной ветвях-улицах вскоре завяжутся новые семьи, требовательным криком ознаменуют свое появление младенцы, и это будет самый лучший звук, который только может услышать человеческое ухо. Не будет больше войны!