Иван Беденко - Код человеческий [litres]

Кремов медленно набрал полную грудь пьянящего мирного воздуха. Бесценно, зная наперед, что мир ошибается, прикоснуться к его чистой ангельской вере.

Все слишком устали от истребления, от тупого ноющего страха за близких, от ненависти даже к врагу. Теперь – царство вселенского покоя, скоротечное, искреннее, наивное. Истосковавшийся по простым вещам старик Брессон целиком сосредоточен на покраске лавки и на осознании того, что молодой Брессон с ним! Открытие обыкновенной булочной вызывает восторг мадмуазель Руайяль, будущей мадам Брессон и ее хозяйки! Великая пауза. Она продлится, пока живы Брессоны, Руайяли и их современники, сполна умывшиеся кровью и осознавшие, что людям на Земле просто нечего делить.

Потом маятник потихоньку начнет обратный бег к тому, что «никогда не повторится». Будут выкинуты на свалку креслице и столик, да и гостиницу наверняка снесут; непритязательные «де шво» заменят вычурными модерновыми автомобилями. Даже маленького Воробушка, стыд и боль Франции, отдающуюся людям целиком и поющую сейчас как никогда чарующе, ее, спасшую множество солдат из фашистского плена, вскоре не постесняются осудить! В который раз.

Но это завтра, а сейчас – как хорошо здесь, в самом начале рокового бега. Легче обмануться надеждой, побаловать мечту. Атмосфера позволяет. Например, можно заняться изобретением системы, которая заблокирует любую глупость в будущем, не позволит войне вспыхнуть вновь! Или сочинить и закрепить на бумаге гениальную мудрость, впитавшую весь страшный опыт человечества и дающую исчерпывающий ответ на любые дьявольские вопросы. Ах, мсье Экзюпери, вы справились с этим блестяще! Жаль, вместе со столиком и «де шво» грядущие жадные лодыри избавятся и от Принца, да и вас запишут в дезертиры. Мир безнадежен.

Реалисты могут хотя бы попытаться задержать маятник от немедленного соскальзывания обратно. Игорь, к примеру, озабочен именно этим.

Рука непроизвольно коснулась потайной портупеи под пиджаком. За полой в кобуре покоится безотказный ТТ, готовый молниеносно напитать свинцом фашистскую сволочь. Ему не привыкать. В одном из домиков под черепичной крышей, затерянном в море себе подобных, омывающем подножие Эйфеля, еще дышит один из тех, кто закладывает основание следующей войны.

Пижонская папироска докурена, дефицитный какао допит. Пора приниматься за работу…

Игорь рывком сел в постели. Надо же! На миг показалось, что придуманная жизнь вернулась! Как хорошо, что из сна он вынырнул в реальность, а не туда.

– Что случилось? – встревоженно спросила разбуженная Маринка.

– Кошмар приснился, Марусь. Ничего страшного, – прошептал он, – спи.

Настенные часы-радио показывали полчетвертого. До гудка еще два часа, до позывных «Маяка» целых два с половиной…

– Кошмары – это ничего, это к чему-то хорошему, – сонно пробормотала жена, обнимая улегшегося Игоря.

Комиссия ДОТа по перепрофилированию собиралась в большом зале. Участники действа рассаживались по креслам, расставленным перед массивным столом, который, в свою очередь, большой подковой тянулся по периметру. Здесь обычно присутствовали как кадровые ДОТовцы, так и народные представители. Сегодня было так же.

Игорь располагался на трибуне в основании подковы, на виду у всех. Вот слева свое место занял Казимиров, даже на расстоянии чувствовалась его моральная поддержка. Вот председатель, кадровый ДОТовец, Нина Алексеевна Волкова, присаживается напротив, вот ее помощники. Все происходило так же, как много лет назад, когда Игоря аттестовывали на работу, даже люди в большинстве те же.

Однако имелись и отличия. Например, для участия в сегодняшнем заседании пригласили Семенова, он с мрачным видом устроился в своем кресле. Очевидно, Волкова задаст ему немало неприятных вопросов. Напротив него сидел молодой офицер КГБ Караваев, сразу за ним франтоватого вида товарищ – Валерий Николаевич Лыско, уполномоченный представитель Солнечного в Мегаполисе. Если последнего могли пригласить в качестве своеобразного консультанта, то присутствие Караваева Игорь объяснить не мог.

– Игорь Максимович, – начала Волкова, когда все расселись, – думаю, формальности можно пропустить и сразу перейти к делу. Как и присутствующие, я шокирована отчетом по результатам эксперимента «Ложе». Вы попали в какой-то фантасмагоричный мир! В любом случае, нам необходимо разобраться с этим сегодня для принятия решения. Что вы сами думаете по поводу своего сна? Вы согласны, что мир Мегаполиса очевидно нелогичен?

– Нет, не согласен. Там все было довольно логично и закономерно.

Волкова заметно удивилась. Она задавала вопрос не для того, чтобы услышать возражения, совершенно не для того! Председателю просто хотелось начать беседу с чего-то очевидного для обеих сторон, расположить Игоря к конструктивному диалогу, а здесь такое!

– Но, простите, что же логичного, например, в работе людей за деньги? Как вообще человек может жить ради того, чтобы зарабатывать и тратить? История ведь показала превосходство коммунистического строя над капитализмом!

Игорь понимал причину ее удивления. Может, из-за этого он здесь и находился, из-за этого вообще встал вопрос о перепрофилировании Нерва. Коммунист с высшим образованием, занимающий должность, призванную сплачивать людей и подавать пример, допустил, пусть и бессознательно, возможность благополучного существования капитализма с его неравенством, нищетой масс, полным игнорированием интересов трудящихся и, самое главное, бессмысленностью потребления в роли движущей силы экономики и прогресса.

– Я понимаю ваше удивление, Нина Алексеевна. Действительно, система Мегаполиса устроена так, чтобы завязывать жизнь на примитивных вещах, сужать сознание на потреблении. Мечтать о неосязаемом люди разучиваются и, кажется, живут, как молекулы. Помните задачку из школьного курса физики: «В каком мире жить интереснее – в мире людей или в мире молекул?» Она приходит мне на ум, когда я думаю о Мегаполисе. Там ничего нельзя сделать без мыслей о деньгах: гончар будет заботиться о своем кувшине только в плане того, сколько за него заплатят, это с возрастом подменяет само понятие кувшина для человека – круг раскручивается, глина приобретает форму, но глаза видят не это, а определенную выгоду. Реальность становится как бы вторичной и искажается, а сознание проецирует деньги на любой предмет или событие. Сколько стоит вон та вещь, вон тот ущерб, смерть вон того человека. Все на свете начинает интересовать только с точки зрения своей стоимости, эстетическая красота кувшина не важна, если за него не заплатят. Даже не так! Если за него не заплатят, то он определенно некрасив, и наоборот, любой начнет ахать от восторга, поставь рядом с откровенным хламом солидный ценник!