Райан Гродин - Город-крепость [litres]

Неужели всё действительно закончится через два дня? Просто не верится. Вот я сижу здесь, смотрю на этих людей… Если бы они знали о постановлении, что бы делали сейчас? Искали себе новые дома и работы? Или просто жили бы дальше, пока изменения в городе не вынудили бы и их что-то поменять?

Оба варианта кажутся мне просто невыполнимыми – сейчас, на этих ступеньках. Я задыхаюсь от боли в боку и стараюсь не обращать внимания на звёздочки в глазах. Я не могу бежать. Не могу сражаться. Не могу искать сестру.

Сейчас мне остаётся только сидеть и ждать.

Две линии.

Я сижу и смотрю на них. Ноги скрещены, пальцы подрагивают. Линии пялятся на меня в ответ, тонкие и чёрные. Словно пара обожжённых деревьев без единой ветви или кошачьи зрачки.

Я просто гений ожиданий. Четыре дня – огромный срок, чтобы на снова обдумать план (или скорее не снова, а в третий, четвёртый, пятый, шестой раз его обдумать). Четыре дня я сидел и безостановочно прокручивал в голове наш план, проигрывая каждый возможный исход. Сотню раз я нырял в бордель и возвращался с книгой. Брал руку Мэй Йи в свою и пускался бежать. Но вторую сотню – и даже больше – меня ловили, вскрывали кишки ножом Фанга на радость улыбающемуся Лонгвею.

Правда, всё может пойти не так. Столько всего нужно учитывать. Всё висит на волоске. Одно неверное движение – и мне конец. Нам конец.

Вздыхаю, глядя на линии. Чма вскидывает голову на звук, навострив уши и вытянув перед собой лапы. Он последние дни очень дёрганый. Впрочем, я бы тоже вздрагивал от каждого шороха, если б какой-нибудь гад откромсал от меня кусок.

Я думал, кот прикончит целый пакет с булками и тут же исчезнет в ближайшей подворотне. Но, как всякий уважающий себя представитель кошачьих, он поступил полностью наоборот – стал держаться поближе, заявив права на каждый дюйм моей комнатки. От его шерсти я горю в аллергическом аду, но духа не хватает выгнать кота на улицу. Мы оба скоро сюда не вернёмся.

Чма поднимается и так невероятно изгибается, потягиваясь, что мне тоже хочется размяться. Мурлыканье сотрясает его грудь, когда кот подкрадывается ближе.

– Проголодался? – Я кидаю взгляд на наш последний обед – пустой контейнер из-под цыплёнка в тягучем сладком соусе. Творение госпожи Пак. Мы прикончили его много часов назад. – Похоже, самое время подкрепиться.

Я уже несколько дней не чувствую голода. Живот скручивает волнение, ни для чего больше там места не остаётся. Еду я покупаю ради Чма, сам же съедаю пар кусочков в качестве ритуала.

– Тогда пойдём вниз.

Чма уже у двери. Внимательно и выжидающе следит, как я достаю ключи.

Мы вместе сбегаем по ступенькам целых двенадцать пролётов, но потом Чма нарушает строй. Я опускаю взгляд вниз, а его уже нет – исчез серебристой вспышкой. Он впервые за последние дни убегает от меня. Носовые пазухи радуются, но брови хмурятся. Что-то здесь не так.

Я вспоминаю только одну причину, одного человека, ради которого кот так срывается с места. Эта мысль подгоняет быстрее преодолеть последний пролёт, так что я не спускаюсь, а скорее перепрыгиваю оставшиеся ступени.

Чма упирается лапами в подъездную дверь, оставляя когтями тонкие отметины на влажном дереве. Когда я открываю её и отпираю ворота, кот кидается на улицу быстрее крысы.

Нет. Не на улицу. На колени Цзин Линь.

Сперва я её не узнаю. На девчонке старая одежда Хиро. Вещи ей слегка великоваты – джинсы висят, как парашюты, а в куртке она утопает. Со спины – в мешковатых штанах, со встрёпанными волосами – девочка выглядит совсем как он.

Но потом она оборачивается. Наваждение растворяется, как вопросительный знак предсмертного вздоха.

Не Хиро. Цзин Линь. Та, которую я смог спасти.

Теперь, зная правду, я не могу не замечать в ней женские черты. Вздёрнутый носик, изгиб скул. Как загибаются её ресницы. Но ничто из этого не делает её хрупкой. И то, что Цзин Линь сидит здесь сейчас, спустя восемь дней после серьёзного ножевого ранения, уже это доказывает.

– Цзин?

Пальцы её гладят серебристую шерсть Чма. Девочнка поднимает на меня глаза. На лице её улыбка.

– Ты нашёл его.

– Ага, и скоро стану свихнувшимся отшельником с котом. Что ты здесь делаешь? – Я смотрю на её бок, который вспороли точно проколотую шину. Под винилом старой зимней куртки Хиро не видно ни следа боли. Но лишь то, что я её не замечаю, не означает, что ничего нет.

– Я обещала, что помогу тебе достать… – Она стреляет взглядом в сторону жующих посетителей ресторанчика и заляпанного мукой лапшичника. – Необходимую вещь.

– Ты должна соблюдать постельный режим, – говорю я. Даже сидя на ступеньках она выглядит измотанной. Кожа белее белого. – Как ты вообще сюда попала?

Она пропускает вопрос мимо ушей, недовольно щурясь на меня.

– Потому что я девчонка?

– Нет. Потому что тебя пырнули ножом. Всего неделю назад.

Пальцы её глубоко запутываются в кошачьем меху. Я даже отсюда слышу, как Чма мурлычет.

– Но я здесь. И собираюсь тебе помочь. Я дала слово.

– Я не требовал с тебя обещаний. Сам справлюсь. А тебе нужно отдыхать, чтобы швы не разошлись.

Боль на её лице режет меня заживо. Чма тоже переводит взгляд на меня, смотрит прищуренными, слишком яркими глазами. Они гневно сияют, как солнце, словно это не я последние четыре дня кормил его и пытался обработать перекисью водорода обрубок хвоста, обзаведясь двадцатью глубокими царапинами и парой укусов.

Слишком упёртые, чтобы лечиться. Что хозяйка, что кот.

– Если думаешь, что я буду валяться в кровати, теряя единственный шанс найти сестру…

Возмущение Цзин Линь выбивает меня из себя. Рассказать или промолчать? Ощущаю себя ребёнком, который стоит по центру качелей-балансиров и старается сделать невозможное – сохранить их в равновесии. Так хочется дать ей надежду. Но если она окажется ложной – если Мэй Йи за окном не та, о ком я думаю, или того хуже: если она та, но я не справлюсь, – не уверен, что смогу это перенести.

– Что? – Цзин Линь выпрямляется. Должно быть, заметила напряжение у меня на лице. Сдаю позиции, уже не так хорошо прячу эмоции, как раньше.

Этот секрет я не могу больше хранить.

– Твоя сестра. Мэй Йи?

Она смотрит на меня, как человек, зависший над пропастью и цепляющийся за единственную верёвку, держу которую я. Лёгкие застывают, словно меня с головой окунули в ледяную воду, и едва удаётся выдавить:

– Кажется, я нашёл её.

Я каждый день прилежно поливаю кипарис. Сегодня уже в четвёртый раз с последнего визита Дэя. Дерево умирает; его зелёные, похожие на иголки листья портятся. Опадают в грязь. Возможно, ему слишком много воды, но я сомневаюсь, что проблема в этом. Деревья созданы не для того, чтобы томиться в тёмном прокуренном борделе.