Александр Смирнов - Бездна и Ланселот

На шум, который произвел Бельфегор, примчалась охрана, но Черчилль успокоил их, сказав, что камин немного дымил и он просто хотел проветрить комнату. Затем спустившись вниз, он остановился на крыльце, где докурил, задумчиво гладя в небо, сигару, положил окурок в серебряную пепельницу, которую всегда носил с собой, и отправился дальше. В местечке со странным названием Алупка его ждал роскошный дворец, построенный английским архитектором в стиле эпохи Тюдоров и ранее принадлежавший князю Воронцову. Располагался он в двенадцати милях от назначенной для ведения переговоров бывшей царской резиденции Ливадия.

Сталин прибыл лишь утром следующего дня и остановился в Юсуповском дворце, в шести милях от Ливадии. В воскресенье к четырем часам дня он с Молотовым нанес Рузвельту первый неофициальный визит, а в пять конференция уже полным ходом шла за большим круглым столом в беломраморном зале Ливадийского дворца, украшенном по фризу разными мифическими барельефами, среди которых за происходящим внимательно наблюдал и мраморный Бельфегор. Туда Ланселота, конечно, не допустили, и он помогал «Па» Уотсону, который взял на себя все заботы по безопасности, организовать охрану президента, обычно находясь в примыкающей к залу комнате и иногда наблюдая за тем, что там происходит, через застекленную дверь.

Что касается самого дворца, где шли переговоры, туда не смогла бы прошмыгнуть даже мышь: по периметру – специально сооруженный к саммиту высокий забор, тройное кольцо охраны с собаками; внутри десятки агентов, наблюдавших за каждым шагом всех и вся. В общем, русские сделали все, что можно, и даже больше. И именно поэтому, чтобы иметь возможность держать конфиденциальную связь с Вашингтоном, американцам пришлось проложить от Ялты до Севастополя, где в бухте стоял вспомогательный военный корабль «Катоктин», пятьдесят миль подземного кабеля. Но и это поначалу не сильно помогло – при разговоре все время возникали какие-то подозрительные помехи, будто кто-то пытался подключиться к каналу связи. И лишь когда американцы припугнули русских, что поставят вдоль кабеля через каждые сто метров своих солдат, все помехи сразу прекратились.

Несмотря на всю свою внешнюю респектабельность, переговоры начались трудно. Русские фактически вели дело к тому, чтобы после победы им в качестве зоны влияния отошла вся Восточная Европа и часть Западной, включая Германию. Черчилль был категорически против, Рузвельт колебался и пытался по возможности умерить аппетиты Сталина, напомнив ему русскую поговорку о том, что пока еще рано делить шкуру неубитого медведя. Черчилль категорически потребовал, чтобы Польша снова стала независимой в своих довоенных границах, сославшись на то, что война началась как раз из-за нарушения Гитлером польского суверенитета. Сталин же не соглашался, прозрачно намекая, что народ Польши уже сделал свой выбор и воюет теперь с немцами на стороне Советов. Взаимная подозрительность, особенно со стороны русских, была невероятной, так что было трудно представить, как все три стороны смогут между собой договориться. Любая мелочь, которая начиналась как фарс, могла стать причиной дальнейшей драмы.

Однажды, наблюдая из-за стеклянной двери за ходом переговоров, Ланселот заметил, что Рузвельт нацарапал что-то на листке бумаги и передал Черчиллю. Тот ознакомился с посланием, чиркнул спичкой и тут же сжег его в пепельнице, потом написал ответ и передал его Рузвельту. Прочитав его, президент ухмыльнулся, а листок небрежно смял и бросил в стоявшую рядом пепельницу. Как только наступило время обеда и все вышли из-за стола, русские секьюрити бросились к пепельнице и схватили оставленную президентом бумажку. В тот же день у них, похоже, случился аврал. Они поменяли охрану, усилили наблюдение, привели в боевую готовность войска и подогнали к берегу подводную лодку, словно готовились к чьей-то срочной эвакуации. Американцы долго ломали голову, в чем причина такой паники, пока Ланселот не предположил, что виной всему та записка, которую так остервенело схватили со стола русские. Когда об инциденте доложили Рузвельту и он сообразил, в чем дело, то зашелся от смеха так, что чуть не упал со своего кресла-каталки. Затем, отдышавшись и утерев выступившие на глазах слезы, сказал:

– Вот так порой срываются переговоры и начинаются войны – из-за сущей ерунды! Я просто заметил, что у Черчилля, по его обыкновению расстегнута ширинка, и, чтобы избежать конфуза, предупредил его об этом. Он же мне ответил в своей неповторимой афористичной манере, чтобы я не беспокоился, ибо «старый орел не вылетит из гнезда!». А русские, наверное, подумали: «Кто еще здесь может быть „старым орлом“, кроме товарища Сталина? А „Гнездо“ – это, конечно, Ливадийский дворец. Ясно как день, что коварные капиталисты сговорились устроить на нашего вождя покушение». Но если это и было покушение, то лишь на меня, потому что я только что чуть не помер со смеха.

Но русские, кажется, так не считали, потому что явно старались, чтобы Рузвельт и Черчилль не оставались наедине. В один из дней саммита после утреннего заседания Рузвельт выразил намерение посетить резиденцию английского премьера, которая, как ему сказали, по своей красоте и роскоши превосходит даже саму Ливадию. Учитывая, что и Ливадийский дворец так ему понравился, что он даже полушутя просил Сталина его ему продать, желание президента отправиться в Алупку было неколебимым, хотя Черчилль и пытался его от этого визита мягко отговорить, ссылаясь на опасности, которые могут поджидать в горах. Однако Рузвельт отмахнулся, сказав, что поедет с кучей охраны, причем не на своем линкольне, который тоже будет в его кортеже, а на обычном виллисе, так что никто ничего не заметит. Русские же при всем желании не могли помешать этой неожиданной инициативе высокого гостя. Тогда Сталин заявил, что и он хочет навестить Черчилля и поедет вместе с ними. Конечно, отказать хозяину встречи также никто не посмел.

Поскольку в феврале рано темнеет, решили ехать немедля. Двухметровый чернокожий телохранитель Рузвельта Джим пересадил его из инвалидной коляски в переднее пассажирское кресло открытого виллиса, в котором были установлены специально сконструированные для парализованного президента стальные перила, выполнявшие роль ограждений, поскольку дверей у виллиса не предусмотрено.

Сам охранник уселся слева на заднем сиденье, справа от него устроился Ланселот. Кортеж Черчилля отправился первым с трехминутным отрывом, замыкал шествие с таким же отставанием Сталин в своем бронированном лимузине, в окружении четырех бронетранспортеров, битком набитых автоматчиками.