Александр Смирнов - Бездна и Ланселот

Дорога из Ливадии до Алупки шла вдоль берега, изобилуя подъемами, спусками и крутыми поворотами, с которых порой открывались живописные виды на расстилавшееся внизу море и дикие величественные скалы, одна из которых, как было известно Ланселоту, была увенчана крошечным, почти игрушечным замком и за свою живописность называлась Ласточкино гнездо. По пути им не попадалось ни одной посторонней машины, потому что все дороги в округе были давно перекрыты, и гостям всегда предоставляли «зеленую улицу». Тем большее удивление вызвало у Ланселота, что за одним из очередных поворотов неожиданно вырос преградивший дорогу советский военный патруль: офицер, поднявший руку в знак того, что кортеж должен остановиться, а с ним семь автоматчиков. Конечно, это могла быть дополнительная мера предосторожности, однако было почти невероятно, чтобы какой бы то ни было патруль осмелился заступать дорогу американской делегации, а тем более самому Сталину. А если бы впереди на дороге случилось какое-то препятствие: промоина, упавшее дерево или обвал камней, то сначала остановили бы кортеж Черчилля, но он, по-видимому, проехал без помех. Наметанным взглядом десантника Ланселот машинально отметил, что здесь идеальное место для засады: на повороте машины вынуждены были затормозить, недалеко впереди еще один крутой поворот с резким подъемом вверх, слева – обрывающийся к берегу моря край пропасти, справа – склон горы, покрытый густым лесом, где легко могли укрыться снайперы. И как раз в тот момент, когда он это подумал, низкое зимнее солнце бросило свой луч на горный склон, и среди нависших над дорогой кустарников он явственно увидел отблеск стекла, который мог принадлежать лишь оптическому винтовочному прицелу. Первой в кортеже шел бронетранспортер с охраной, вторым – бронированный президентский лимузин, в котором ехал только начальник службы безопасности и фотокорреспонденты, в том числе Лорена Гикос, и лишь третьим – их виллис с Рузвельтом, а за ними еще одна машина охранения.

«Так, – лихорадочно соображал Ланселот, – первой машине достанется из семи автоматов от тех, кто стоит на дороге, под бронированный линкольн для верности закинут пару противотанковых гранат. Значит, вперед нам путь закрыт. Заднюю машину тоже могут подорвать, чтобы никто не смог развернуться. Объяснять что-либо русскому водителю поздно, да и не поймет он ничего по-английски, так что надо действовать!»

– Это засада, господин президент! – прокричал он в ухо впереди сидящему Рузвельту.

С этими словами он ринулся вперед и мощным толчком плеча выбросил из машины шофера, который кубарем откатился по земле от колес, сам прыгнул на его место и, резко выкрутив руль вправо, дал задний ход, а затем вывернул влево, до отказа выжав педаль газа, собирался помчаться по обочине, над самым краем обрыва, назад. Но тут вдруг случилось то, чего он никак не мог предвидеть и что могло явиться ему лишь в страшном сне: при выполнении крутого левого поворота, перила ограждения со стороны президента, которые, по-видимому, забыл закрыть чернокожий телохранитель, когда усаживал в машину своего босса, неожиданно распахнулись, и Рузвельт стал вываливаться из машины, прямо в разверзнутую справа пасть горной пропасти. Ланселот, сам не ведая как, среагировал мгновенно, на лету подхватив его правой рукой и нечеловеческим усилием втащил назад, на сиденье виллиса.

Впрочем, неожиданности на этом не кончились. Джим наконец очнулся от шока, вызванного безумным, на его взгляд, поведением Ланселота. Он, кажется, не понял его мотивации, а просто принял за попытку похитить президента Соединенных Штатов, на что и отреагировал по своему совершенно адекватно – выхватил пистолет и приставил его к голове похитителя. Но ничего большего он сделать не мог, потому что виллис набирал скорость и, нажми он сейчас на курок, неминуемо улетел бы в обрыв вместе со всеми пассажирами. Но его босс оказался гораздо более сообразительным. Все это время – а с момента его «похищения» Ланселотом прошло около четырех секунд – он сумел сохранить редкостное хладнокровие, даже несмотря на чуть было не состоявшийся полет с сиденья машины в пропасть. Рузвельт, как и его советник, видимо, сразу понял, что они попали в засаду, поэтому рукой отвел дуло пистолета от головы водителя, сказав:

– Все в порядке, Джим, он действует как надо! Там немецкие диверсанты!

А сзади, подтверждая правоту их подозрений, вслед за командой «огонь», отданной по-немецки, грохнули автоматные очереди, защелкали выстрелы со склона горы. При этом стреляли не по президентскому линкольну, а именно по ним, очевидно заподозрив, что их провели. Но было поздно – виллис уже вошел в заслонявший их от огня поворот дороги, где сразу же наткнулся на подоспевший кортеж машин Сталина. Из бронетранспортеров сыпались пехотинцы и тут же занимали боевые позиции. Загородили они, ощетинившись стволами, от возможного обстрела и президентский виллис.

– Так я и думал, – с облегчением выдохнул Рузвельт, – русские здесь ни при чем.

В это время подбежал генерал – начальник охраны Сталина и от его имени попросил Рузвельта пересесть к ним в бронированный автомобиль. Однако Сталин не уехал назад, а остался под защитой броневиков и пехоты – и правильно, ибо никто не знал, сколько здесь всего десанта противника и где он может быть еще. После того как президент оказался в относительной безопасности, Ланселот, взяв автомат, снова направился к изгибу дороги и выглянул за него. Там разгорелся нешуточный бой. Это вступила в дело, хотя и несколько поздновато, охрана президента. Из-за второго поворота горного серпантина тоже стучали частые выстрелы, и Ланселот понял, что это вернулись, услышав канонаду, верные союзническому долгу англичане. Немцы же – а теперь не было сомнений, что это они, – чтобы не попасть с двух сторон в клещи, отступали, отстреливаясь, по склону горы. Кажется, их было здесь не менее сорока, и, кроме того, у них имелось позиционное преимущество, поскольку они были наверху, а машины кортежа внизу и видимы как на ладони. При этом опасность нападения на колонну русских, где теперь находился и Рузвельт, также сохранялась. Ланселот молил Бога, чтобы у немцев не оказалось Panzerfaust, потому что тогда им всем внизу пришлось бы туго. Но Господь его не услышал, потому что с горы оглушительно грянул залп, и вниз полетела огненная стрела, пущенная из базуки. К счастью, выстрел был неточен, и снаряд не причинил особого вреда, взорвавшись на обочине дороги, рядом с линкольном. Однако второй выстрел должен был попасть в цель. Положение сделалось критическим.

В этот момент все вокруг вдруг странным образом изменилось. Какая-то густая тень пала на горы, оружейные залпы мгновенно стихли, а двигатели автомобилей заглохли. Несколько секунд стояла мертвая тишина, а затем ее нарушили полные удивления и ужаса возгласы людей, которые указывали куда-то вверх. Ланселот посмотрел в небо и его не увидел, потому что все пространство над ними, насколько хватало глаз, заполнило нечто . Оно медленно двигалось низко над горами, почти касаясь зубцов вершины Ай-Петри. Объект был явно искусственного происхождения, поскольку его нижняя поверхность отливала серым металлическим блеском и по ней бежали бесчисленные цепочки синих и красных огней. Ланселот еще никогда не видел такого огромного корабля – те виманы, на которых ему доводилось летать, не шли с ним ни в какое сравнение. Но, возможно, это была иллюзия, искусственная видимость, которую умели создавать обитатели Асгарда. Только чей это был фокус: атлантов или «серых»? Но тут от вспомнил, что Крым как место встречи назвал ему Даэрон, а значит, все это воздушное представление было его подстраховкой на случай, если что-то пойдет не так. Оставалось лишь занять место в зрительном зале и наблюдать. А наблюдать было что. Нервы людей, не подготовленных к восприятию немыслимого, не выдерживали. Большинство из них замерли, как в столбняке, не в силах пошевелиться, некоторые падали ниц, многие вставали на колени и пытались молиться. Кое-кто, обезумев от страха, даже пытался стрелять в брюхо неизвестного корабля, но безуспешно, ибо все оружие умерло, и они бросали его, бесполезное, на землю и нервно рыдали. То, что они видели, было само по себе настолько грандиозно и несопоставимо с масштабом людей, что все они почувствовали себя как бы представшими перед лицом Бога, а ведущаяся война, которая только что казалась им самым великим и важным в жизни, вдруг со всей беспощадной очевидностью предстала абсурдным и абсолютно бессмысленным делом. Оглянувшись, Ланселот увидел, что двери сталинского лимузина распахнуты настежь, а сам его хозяин вместе с президентом Рузвельтом, которого держит на руках Джим, забыв об опасностях и запрокинув вверх головы, тоже молча взирают на проплывающее над ними чудо.