Александра Бракен - Темные отражения. Темное наследие

– Это отвратительно, – выдавила я.

– На тот момент меня больше волновал вопрос: что со мной сделает Мерсер. Я очень хорошо это помню: Мерсер посмотрел на меня сверху вниз и сказал: «Что ж, а мне-то от тебя какая может быть польза?» Тогда я сказала, что хочу стать такой, как они – другие дети.

Я охнула.

– При…

Девушка пожала плечами и прокашлялась.

– Мерсер – больной сукин сын, а мой отец – бессердечный ублюдок. Вот и вся разница. Лана права. Мерсер заботился о нас – в каком-то смысле. Когда он обращал на тебя внимание, его взгляд был теплым как патока. Но когда я повзрослела, сразу увидела, как он нами манипулирует.

– Господи, – выдохнула я. – А как же семья твоей матери? Ты не могла вернуться к ним?

– Не знаю, – ответила Приянка. – Я стараюсь не забывать хинди – вдруг мы все же когда-то встретимся. Но я не особо пыталась с ними связаться – мне будто что-то мешает. «Я не хочу привлечь к ним внимание Мерсера, не хочу, чтобы он попытался использовать их, чтобы достать меня», – говорю я себе. Но дело не только в этом. Даже не знаю, как объяснить…

– Просто попробуй.

– Меня оторвали от моих родных, моей культуры. Вот что самое ужасное для меня. Я не отступилась от своей веры и по-прежнему без ума от малпуа [10] Оладьи в сиропе, традиционное блюдо индийской кухни. , и я все еще помню то золотое время, когда мы с мамой жили в Дели, но… мне кажется, будто меня вырвали из течения настоящей жизни. Хоть как-то понятно?

– Да.

Она сумела облечь в слова ощущение, которое мне самой никогда не удавалось сформулировать. Когда мы попадали в лагеря, там рушилась не только наша жизнь – наша обычная жизнь, но и наше представление о том, кто мы. Словно наш мир менял орбиту. На долгое время единственной нашей целью становилось выживание, и ничего, кроме выживания.

Но это была не жизнь.

– В общем-то, на этом всe, – подвела черту Приянка. – В чем-то мне повезло, потому что Лана и Роман стали для меня той семьей, какую никогда не мог дать мне отец. Если бы не это всe , я никогда бы с ними не встретилась.

И до сих пор…

Она вытянула руку и закатала рукав, так что стала видна вытатуированная на коже синяя звезда.

– Не знаю, почему я не избавилась от нее. Роман выжег свою через несколько дней после того, как мы сбежали, но я не смогла заставить себя это сделать. Для Романа оказалось невыносимым, что его пометили, будто чью-то собственность, но я никогда не смотрела на это с такой точки зрения. Для меня это был в большей степени символ единения. Знак того, что мы были семьей. Теперь это напоминание о том, что мир совсем не черно-белый. И во всем есть как хорошее, так и плохое.

Мое сердце наполнилось бесконечной усталостью. Я просто не могла больше это выносить и прижала ладони к глазам.

– Только не начинай, – предупредила меня Приянка. – А то я тоже расплачусь и не смогу остановиться.

Я откашлялась.

– Прости. Иногда кажется, что больше уже невозможно, понимаешь? Я всегда считала, что когда я стану старше, станет легче, но на самом деле я просто лучше научилась притворяться.

– Таким, как мы, тяжело. – И Приянка положила руку мне на плечо. А я прижала ее своей ладонью. – Мы чувствуем всe.

Из туалета показался Роман. Его мокрые темные волосы блестели на солнце.

– Сочувствую, – проговорила я. – Должно быть, невыносимо видеть, во что превратилась Лана.

– Невыносимо станет, если я потеряю надежду вернуть ее, – отозвалась Приянка. – А этого не случится. Никогда. Мое сердце – оно как колесо. Чертовски часто трескается или ломается, но большую часть времени просто катится вперед.

Я развернула карту и, положив на руль, расправила. Я переводила взгляд с крестика, которым Роман отметил нужное место, на здание на другой стороне улицы. Мы использовали убогий GPS-навигатор одноразового мобильника, чтобы найти адрес в Батон-Руж, но в данных со спутника, похоже, случился какой-то сбой, или Роман неправильно перенес координаты. Что-то не складывалось.

– Думаю, всe верно, – сказал Роман, прикрывая глаза от солнца, чтобы получше рассмотреть здание. – К несчастью.

– Мне кажется, будто я слышу, как внутри кричат призраки детей! – содрогнувшись, выпалила Приянка. – Неужели Руби так любит кататься на роликах, что ради этого будет готова проехать через несколько штатов, рискуя быть пойманной правительством. И все только, чтобы немного развлечься.

Роллердром «Риверсайд-Ринк» находился на окраине города, на улице, которой еще не коснулась та живительная сила, действие которой мы наблюдали в других местах. Финансирования и рабочих рук, похоже, хватило только на городской центр.

Мы припарковались напротив, за закрытым «Макдоналдсом», и перекусили едой из торговых автоматов на игровой площадке – когда-то яркой и красочной, а теперь выгоревшей и полинявшей. Роман настоял, чтобы мы сначала проследили за зданием, отмечая, когда кто-то приходит или уходит. Пока что ничего. Никого.

– Не думаю, что она там, – проговорила я, выбрасывая обертку от M amp;M´s в переполненный мусорный бак. На нее тут же спикировал рой мух. – Думаю, здесь уже лет десять никто не появлялся.

На светящемся названии катка не хватало половины букв – то ли отвалились сами, то ли кому-то они очень понадобились. Парковка пустовала, разметка на ней выцвела. Окна, как и у всех домов в округе, были заколочены и разрисованы надписями, запрещающими вход.

– Что ж, мы-то здесь. По крайней мере, узнаем, почему это место ее заинтересовало, – откликнулась Приянка. – Готовы?

Роман проверил, заряжен ли пистолет, и кивнул.

Роллердром был закрыт – на главной двери даже висела цепь. Однако черный ход почему-то оказался не заперт.

– Заявляю для протокола: мне это не нравится, – сообщила Приянка.

– У нас нет протокола, – прошептал Роман.

Она выразительно посмотрела на него. Парень ответил таким же взглядом.

– Мне пойти первой? – предложила я.

Мы прижимались спиной к кирпичной стене, а перед нами возвышались груды мусора, которые тянулись от мусорных контейнеров. От них исходил такой отвратительный запах, что я подняла воротник рубашки прикрыть нос и рот.

Мы вошли внутрь. Роман водил пистолетом из стороны в сторону, осматривая помещение, где когда-то находилась кухня роллердрома. Всю бытовую технику успели разобрать, остался только гриль. О прошлом напоминал лишь засохший ломтик оранжевого сыра на полу. Мы двинулись в глубь здания, и свет, проникавший снаружи, потускнел. Я вытащила фонарик из заднего кармана джинсов и включила его.

Роман ступил на главную площадку роллердрома, но тут же повернулся к нам, прикрыв рукой рот.

– Не… – заговорил он, когда я подошла ближе.