Бернар Вербер - Ящик Пандоры [litres]

Среди осужденных на damnatio memoriae можно назвать Марка Антония (союзника Цезаря и возлюбленного Клеопатры, выступившего против первого императора Октавиана Августа), Калигулу, Нерона и Коммода (трое последних обезумели и заделались жестокими садистами) и некоего Гету (о нем известно совсем мало, только что с ним расправился родной брат Каракалла, чтобы править самому).

Статуи приговоренных к damnatio memoriae разбивали, их имена вымарывали из надписей, монеты с их изображением переплавляли и запрещали к обращению, нарушителей запрета произносить их имя приговаривали к смертной казни.

Об их существовании нам известно из документов, сохранившихся вопреки запретам в отдаленных провинциях, куда не успевали дойти указы о придании забвению.

До римлян подобная кара была в ходу у египтян: так был приговорен к забвению фараон Эхнатон, считавшийся еретиком из-за его желания реформировать и модернизировать страну и свергнутый в результате заговора жрецов.

Особенно неутомим в деле стирания памяти был фараон Рамсес II, вычеркнувший из истории нескольких нелюбимых предшественников. Он уничтожил все картуши с упоминаниями фараонов от Аменхотепа III до Хоремхеба (следы их существования удалось обнаружить опять-таки благодаря текстам, сохранившимся в отдаленных провинциях).

У греков такому же проклятию был подвергнут Герострат, сжегший храм Артемиды. Ирония истории: он сделал это, чтобы прославиться…

Нацисты обрекли на забвение священника Алоиза Гримма, иезуита, выступавшего против Гитлера. Сталин прибегал к тем же приемам, чтобы предать забвению всех известных старых революционеров, в особенности соратников Ленина (начиная с Льва Троцкого, создателя Красной армии). Их систематически вырезали из фотографий, под запретом было даже произнесение их имен.

Однако всех превзошел размахом борьбы с памятью о людях камбоджийский коммунистический диктатор Пол Пот в 1975–1979 годах: при нем убивали всех членов семьи проклятого, его друзей и соседей – всех, кто мог бы свидетельствовать о его существовании. Так были убиты и официально забыты 1,7 миллиона человек, то есть 20 % всего населения Камбоджи того времени.

Очнувшись, он не понимает, где находится и кто он.

Напротив него сидит и улыбается некто в белом халате. Скорее симпатичный.

– Вам лучше?

Рене приподнимается на локте, в голове у него туман. У наблюдающего за ним маленького человечка свисает на лоб длинная белая прядь.

Я его знаю, но откуда? Меня-то самого как зовут?

Проклятие! Кто я? Мое имя! Я должен вспомнить мое собственное имя.

Оно начинается на «Р». Ромуальд? Нет, оно короче. Рауль? Как марка автомобиля, только не Рено, а… Нашел, Рене!

Рене… что там дальше? Сейчас-сейчас…

А этот милейший субъект, кто он? Я его знаю, определенно знаю. Наверняка он мой приятель. Или, судя по белому халату, врач. Если он меня лечит, то от чего?

– Полагаю, ваше состояние улучшилось. Такое впечатление, что в этой новой палате со звукоизоляцией вам гораздо лучше.

Он полагает?

Рене осматривает обитые белым поролоном стены. Память мигом возвращается.

Я в психиатрической лечебнице. Это доктор Шоб. Максимилиан Шоб. Тот, кто создает «ложные воспоминания».

Он что-то натворил с моими мозгами, чтобы подавить мой дух. Поджег деревья-нейроны в лесу моего сознания. Пни и пепел – вот что осталось от сожженного леса моей мысли.

Я прятался в гроте. С камбоджийцем. Который возненавидел Рембо.

Память возвращается волнами.

На мне важная миссия по спасению людей. Не припомню кого.

– Поверьте, мсье Толедано, теперь вам будет становиться все лучше и лучше.

Вот-вот, меня звали… то есть меня зовут Рене Толедано.

Опомниться. Держаться. Возродить сожженные деревья-нейроны.

А этот тип уже не такой симпатичный, как мне только что казалось. Меня пугает его улыбка.

– Вы не вправе делать со мной то, что делаете. Мне нужен адвокат.

– Главное, что вы выздоравливаете. Адвокатов для больных не предусмотрено. К тому же у вас и так самый лучший адвокат – я. Благодарите Элоди Теске, если бы не она, вы бы здесь не оказались. Вспомните: я – тот, кто вас лечит.

Доносящийся издали безумный смех звучит кульминацией этой фразы.

– Я хочу домой.

– Мне интересен ваш случай. Полагаю, вы задержитесь в этой лечебнице надолго. Сказали бы спасибо, ведь я спас вас от тюрьмы, а теперь почищу ваше сознание.

– Я хочу домой.

Мне нужна «Мнемозина» – папка, куда я все записал о себе, чтобы не забыть. Но «Мнемозина» осталась дома.

Где он, мой дом? Срочно вспомнить! Найду «Мнемозину» – сразу вспомню, кто я, невзирая на происходящее со мной сейчас.

– Сами видите, как бывает при потере памяти: вам не хватает слов. Приходится твердить одно и то же.

Рене пытается сесть повыше, но головокружение и сильнейшая мигрень снова валят его на койку.

Пожар у меня в голове еще не полностью унялся.

Он слышит дождь за окном и представляет, как тяжелые серебристые капли гасят пламя, пожирающее его нейроны.

– Вам дали успокоительное, вы долго спали. Сейчас 11 утра. Вы пропустили завтрак, но ничего, скоро принесут обед. Вам надо набраться сил. Полагаю, сегодня в меню бараньи мозги. В них много фосфора, это полезно для памяти. Увидите, здесь очень хорошо кормят. Наш шеф-повар – редкий любитель готовить из потрохов. Позвольте небольшое отступление: моя бабушка говорила, что есть почки полезно для почек, телячий зоб – для щитовидки и для иммунитета, кишки – для пищеварения. По этой логике, мозги хороши для умственного здоровья, вы не считаете?

Психиатр откидывает со лба белую прядь.

– Вам надо набираться сил, мсье Толедано, потому что сегодня в 16 часов у вас новый сеанс «чистки» гиппокампа. Надеюсь, при одном сеансе электротерапии в день ваши внутренние джунгли через месяц преобразуются во французский парк.

У меня в голове еще не до конца потух огонь. Это уже угли, но они сильно раскалены и потрескивают.

Шоб оставляет его одного в камере с белыми стенами.

Надо вспомнить что-то важное, но что? Что-то на белом песчаном пляже, там была кокосовая пальма и мужчина в юбке.

Он прикусывает язык.

Какой пляж? Какой мужчина в юбке? Отпускник-шотландец? Почему мне так важно это вспомнить?

Он собирается с духом и ударяется головой о стену, чтобы от сотрясения пробудилась память. Тут входит санитар и прекращает это занятие.

– За вами наблюдают в глазок. Будете причинять себе вред – окажетесь в смирительной рубашке.

Рене послушно садится на койку.