Бернар Вербер - Ящик Пандоры [litres]

– Я… да… постараюсь.

Боясь, что у него совсем зайдет ум за разум, Рене предпочитает оборвать разговор. Два сознания разделяются с чувством, что пережили очень важный опыт.

Рене мчится дальше, пользуясь сиреной, чтобы ехать по выделенной полосе для автобусов.

Мое положение стало еще хуже. Еще вчера на моей совести было одно убийство, а теперь к нему прибавились раненые санитары и пожар в больнице.

Оставшись один, Рене Толедано едет, все время поглядывая в зеркало заднего вида. Он разрывается между волнением из-за событий в больнице, радостью, что вернул себе свободу и что может, оказывается, рассчитывать на помощь своих прежних «я» для управления кризисами, и чувством вины из-за того, что не помог Ипполиту.

За мной тянется по вселенной след крови и пепла. Там, где я прохожу, усиливаются хаос и разруха.

А все потому, что гипнотерапия открыла ящик Пандоры моего сознания и выпустила на волю демонов моих субличностей. Гусеница превратилась не в бабочку, а в осу. Я убийца, поджигатель, я наношу раны. Я бросил на произвол судьбы Ипполита.

Эта мысль ему особенно тягостна. Он проскакивает на красный свет.

Знаю, за все придется платить. Я принимаю это. Сейчас надо успокоиться, найти безопасное место, чтобы помочь Гебу пережить Всемирный потоп.

На очередном светофоре рядом с ним останавливается машина полиции. Полицейский пристально смотрит на него.

Соблюсти видимость. У меня санитарная машина и соответствующая одежда, это должно подействовать на подсознание, как дама червей. Ориентируясь на то, что видит, полицейский должен сказать себе: «Этот человек спасает жизни, не надо ему мешать».

Обмен взглядами.

Улыбаться, больше непринужденности. Недаром отец говорил: «Не знаешь, как быть, – улыбайся, люди решат, что ты понял что-то, чего не знают они».

Полицейские едут дальше, утратив к нему интерес. Беглец решает забрать свои вещи, прежде всего компьютер, чтобы записать в «Мнемозине» все, что произошло.

Недаром Фирун сказал: «Худшее, что может произойти, это то, что никто не вспомнит о твоем существовании».

Нельзя упустить ни одной детали всех этих событий.

Рене тормозит и вылезает из кабины. Прежде чем подняться к себе, он выбрасывает в мусорный бак белый халат.

Какой код замка? Не помню. Ах да, день моего рождения, консьерж ввел его после того, как я сказал, что мне грозит болезнь Альцгеймера, как моему отцу… Маленький вопрос: когда я, собственно, появился на свет? Изрядно же Шоб потрудился над моим гиппокампом.

Он перебирает несколько дат, пока не придумывает систему. Он отмечает день рождения в отличную погоду. Летом. В июне.

06. А перед этим? Количество часов в сутках. 24.

Он набирает 2406, и дверь подъезда открывается. Он взбегает на свой этаж.

Ключ. Где я его прячу? Где-то у двери. Под ковриком. Он входит и запирается на все замки.

Кажется, маски рады возвращению хозяина. Только японские встречают его пугающими гримасами.

Он принимает обжигающий душ, дезинфицирует рану – на счастье, пустяковую. Стоя в банном халате, он торопливо записывает на компьютере, в папке «Мнемозина», все, что с ним стряслось, и свои соображения по этому поводу.

Что поразительно, мне трудно вспомнить недавнее прошлое, зато мне доступно множество вариантов целых жизней в самых разных местах, эпохах, ситуациях. Мои субличности.

Теперь я гораздо больше, чем просто «Рене Толедано, сын Эмиля Толедано, холостой преподаватель истории из лицея Джонни Холлидея».

111 жизней. Наиболее интересные среди них, без сомнения, первая и последняя.

Когда я был Ипполитом, Леонтиной, Зеноном, Фируном, я вел не только тяжелую, но и прискорбно тусклую жизнь.

Это признание представляется ему правдой, пускай суровой.

Все мои предки, кроме Геба, достойны жалости.

Все 111 жизней между Гебом и мной были явно ограниченными и полными неудобств. Наибольшим потенциалом обладает моя жизнь, жизнь Рене Толедано.

Теперь, имея доступ к своим прежним жизням, я достиг нового рубежа. Я знаю часть секрета, брезжащего в глубине моего подсознания. Там полно сокровищ и видимо-невидимо ловушек.

Он включает телевизор, чтобы узнать, не говорят ли о нем.

Первая тема выпуска – непрекращающиеся осадки. Все прибрежные дороги затоплены и перекрыты. Воды Сены уже полощут штаны статуи зуава на мосту Альма, поднявшись до отметки 5,2 метра. Такой высоты река достигала всего один раз, в паводок 2001 года.

Это напоминает Рене о том, что он должен найти способ спасти Атлантиду от потопа, при котором вода будет подниматься не так лениво. Но в этот раз, боясь снова застать своего партнера за интимным занятием, он терпеливо ждет, пока часы покажут 23:23.

Внезапно раздается звонок в дверь. Он видит в глазок Шоба в сопровождении двоих санитаров.

Проклятие, я оставил «Скорую» перед домом. Наверное, они отследили ее по GPS. Свалял же я дурака! Надо учиться быть более осмотрительным беглецом.

Снова звонок. Один из санитаров пытается выбить дверь плечом.

Учитель истории хватает рюкзак, бросает туда компьютер, смену белья, туалетный набор, забирает с письменного стола деньги и перебирается по балкону в смежное здание. На счастье, из-за жары там открыто окно. Он сталкивается нос к носу с жильцом.

– Что вам здесь надо? Кто вы? – кричит тот.

– Сосед из-за стены. Я потерял ключи, вот и приходится… – импровизирует он.

Жилец не понимает, что к чему, но его убеждает тон Рене, он не принимает его за вора и не намерен вступать в драку. Пересекая комнату, Рене прибегает к системе «3+1».

– Помните ремонт фасадов пару месяцев назад?

– Помню.

– Помните, из-за лесов было не продохнуть от пыли?

– Еще бы!

– Помните, как все дрожали, боясь ограбления?

– Было дело…

– Вот поэтому я здесь, – завершает он свою цепочку, не очень заботясь о логике.

Сосед ломает голову, что здесь общего, ничего не может придумать и приходит к выводу, что ему просто недостает ума. Он не мешает Рене преодолеть просторную квартиру и выйти через черный ход. Рене спускается по узкой лестнице.

Внизу он борется с соблазном сесть в свою машину.

Если Шоб обратился в полицию, то меня поймают по номерному знаку.

Из осторожности он останавливает такси.

– Вам куда, мсье?

– Как можно дальше, все время прямо.

Водитель удивлен, но делает, как ему говорят.

В скольких прежних жизнях я спасался поспешным бегством? В скольких жизнях находил убежище или союзника-спасителя?

Он раздумывает, кто бы мог его спасти. Родня исключается.

Мама умерла, папа не дружит с головой.