Бернар Вербер - Ящик Пандоры [litres]

Она морщится.

– Я в школьном дворе… Мне лет восемь. Ко мне подходит девочка. Она жмется, как будто меня побаивается. Потом вдруг дает мне пощечину и кричит…

Опал трудно договорить.

– Ну?!

– ГРЯЗНАЯ РЫЖАЯ ВОНЮЧКА!

Она кривится, словно оскорбление прозвучало снова.

– Все девчонки вокруг смеются надо мной и хлопают в ладоши. Видимо, она сделала это на спор: «Спорим, я ударю Опал и обзову ее?»

– Как вы отреагировали?

– Я за ней гонюсь. Чтобы дать сдачи. Я бешусь, реву, не могу ее догнать. Весь двор видит эту погоню и потешается надо мной. Потом…

Она прерывается, не договорив.

– Что было потом?

Опал молчит, он снова наполняет ее бокал. Она сидит с закрытыми глазами, поэтому он осторожно подносит к ее губам бокал и вливает вино ей в рот.

На них начинают обращать внимание.

– Опал, расскажите мне, что было дальше.

– Дальше звонок, мы бежим на урок. Я никак не переживу удар и оскорбление. Я чувствую, что на меня все смотрят, все довольны, как будто ей хватило храбрости сказать то, что у всех на уме. Я плачу, задыхаюсь, учитель спрашивает, что случилось, я не отвечаю. Мой сосед по парте говорит: «Виолен назвала Опал грязной рыжей вонючкой, мсье». Класс опять покатывается со смеху. Виолен вскакивает и делает победный жест, показывая, что добилась своего, как тореро, воткнувший в быка бандерилью, только бык – я. «Всем успокоиться, – говорит учитель. – А ты, Опал, либо прекрати реветь, либо выйди из класса». Он говорит это так, словно провинилась я. Но я не могу перестать рыдать. Учитель повторяет: «Если ты не успокоишься, Опал, я тебя выставлю». Я не успокаиваюсь, и тогда учитель велит мне выйти из класса. Все хохочут. «Я оставлю тебя сидеть после урока, чтобы ты пришла в себя», – говорит он. Меня душат слезы, и я возвращаюсь домой. Дома я не осмеливаюсь пожаловаться родителям.

Она умолкает.

– Давайте дальше.

– В следующие дни я чувствую на себе взгляды учеников, для которых я теперь «грязная рыжая вонючка», да еще не умеющая за себя постоять. Я твержу себе, что мне никто никогда не поможет: ни учителя, ни другие ребята, ни родители. Постепенно до меня доходит, что я одна во враждебном мире и что так будет до самой моей смерти.

Он берет ее за руку, чтобы подбодрить.

– Это не все. Вспоминается еще кое-что неприятное из моей юности.

– Выкладывайте.

– Это произошло гораздо позже. Я в театре, в первом ряду. Я смотрю на отца. Вдруг появляется мать. Она поднимается на сцену в разгар номера с распиливанием женщины на куски и говорит ассистентке отца: «Не думай, что я не знаю, что ты спишь с моим мужем, стерва!» Она показывает залу двойное дно ящика и разоблачает отца перед зрителями.

– Полагаю, после этого его ассистенткой стали вы.

– Мои родители начинают постоянно ссориться. Мать упрекает отца в том, что он выступает с целью соблазнять женщин, и требует, чтобы он ушел со сцены. Он отказывается, твердит, что фокусы – это вся его жизнь. Мать начинает пить, становится злой и агрессивной, даже со мной. Однажды я вижу ее лежащей, с остановившимся взглядом. Она твердит, что ее жизнь загублена, что она пустое место. Она принимает антидепрессанты, становится спокойнее, но почти все время спит, а когда бодрствует, то кажется совершенно безучастной. При этом она продолжает работать психиатром, и пациенты не видят, что ей еще хуже, чем им, потому что она обильно пользуется косметикой.

Опал делает паузу, досматривает картины прошлого и заключает:

– Я говорю себе, что никогда не буду такой, как она. Тем не менее почему-то получаю одну с ней профессию, прохожу этот опыт до конца, а потом решаю продолжить дело отца.

Она разражается слезами в объятиях Рене, он старается ее успокоить. Она открывает глаза. Их пара вызывает в ресторане все больше любопытства.

– Все будет хорошо, все будет хорошо. Это жизнь, – твердит он. – Все через это проходят, просто вы прятались от себя. Теперь вы взглянули в лицо реальности. Может быть, уже сегодня, после разблокировки двери ваших детских воспоминаний, удастся разблокировать дверь вашего бессознательного.

– Я еще не все рассказала. Дальше ситуация только ухудшалась, но родители упорно не желали разводиться. Мать все чаще поносила отцовскую работу, оскорбляла его. Отец называл мать сумасшедшей. Она все больше курила и в конце концов умерла от рака легких.

Опал пытается улыбнуться несмотря на заплаканные глаза.

– У каждого есть свои скелеты в шкафу.

– Две эти истории сильно повлияли на мое будущее. Я была одержима тем, чтобы не быть «рыжей вонючкой», и обливалась духами. Наверняка я перебарщивала и пахла, как парфюмерная лавка.

– По-моему, вы хорошо пахнете, даже без духов.

– Я перекрасилась в блондинку, потом в брюнетку. В семье я определилась и встала на сторону отца: бросила ремесло матери и занялась иллюзионизмом, потом гипнозом.

Он дает ей бумажный платок, она вытирает слезы, сморкается и залпом выпивает целый бокал вина.

– Простите меня, вы сами отвернули кран, вот струя и хлынула.

– Вода тушит огонь.

Она серьезно смотрит на Рене.

– Думаете, этот опыт поможет открыть дверь в мои воспоминания о прошлых жизнях?

– Вы вскрыли период, отделяющий вас от рождения. Будем надеяться, что теперь откроется дверь в ваши прошлые жизни.

– Вот скажите, эта девчонка, которая меня обозвала… Виолен… Зачем она это сделала?

– Наверное, у нее тоже были проблемы, и она решила, что, обидев другую девочку, испытает облегчение.

– Думаете, бывают неисправимые злодеи?

– У их злодейства обязательно есть конкретные причины. Взять доктора Шоба: этому психиатру определенно нравится мучить пациентов ради ощущения своего всевластия. Это объясняется глубинной мотивацией – комплексом неполноценности.

– Простое оправдание.

– Вы правы, не всегда нужно искать оправдания, некоторым просто нравится делать других несчастными. Но ваша молодость, насколько я понял, состояла из уравновешивавших друг друга достоинств и недостатков.

Их отвлекает шум. Официант включил телевизор, и многие посетители сбились в кучу, чтобы посмотреть футбольный матч.

Опал и Рене чувствуют, что им пора ретироваться.

– Я готова, – сообщает она. – Вернемся в номер и проведем сеанс, пока не наступит ваше время, 23:23.

Ему снова хочется ее обнять, но он сдерживается.

Его кожа горит от соленой воды, но Геб твердо удерживает руль ковчега «Не-хе».

После множества повреждений, мятежей, штормов они подошли к берегам континента, который, по словам Рене, когда-нибудь назовут Африкой. За кормой больше нет дельфинов.

Следуя подсказкам своего будущего «я», атлант преодолел Гибралтарский пролив и вошел в Средиземное море. Следуя вдоль североафриканского побережья, он минует края, которые потом назовут Марокко, Алжиром, Тунисом, Ливией, и в конце концов достигает Египта.