Орсон Петерсен - Работа над ошибкой [litres]

– Да я только попробовать, – ответил Прохор и посмотрел на Эмиля. – Ну чего тебе жалко, что ли? Попробую, и все.

– Ну, она новая, в принципе, попробуй, – согласился тот и вложил щетку в пухлую ручку Прохора.

Довольный малыш поднес щетку ко рту, едва коснулся щетиной губ и тут же вернул предмет хозяину.

– Классная щетка! – резюмировал Прохор.

– Спасибо!

Эмиль улыбнулся от такой непосредственности мальчика. Прохор улыбнулся в ответ.

– Ну все. Теперь спать.

Веселов поднял сына на руки и, шепча ему что-то на ушко, унес из гостиной.

Времянкин обошел ствол дерева, погладил ладонью грубую темную кору. Рядом стоял овальный стол, окруженный стульями. У камина буквой «П» располагались деревянные диваны с большими подушками, расшитыми изящными орнаментами. Внутри диванного закутка стоял резной столик, на котором лежало несколько игрушечных лошадок. Внимание Эмиля привлекли занавески. Он подошел к окну и принялся разглядывать ажурную вышивку на ткани.

Вернулся Веселов. Мужчина держал в руках аккуратно сложенный комплект чистой одежды и полотенец.

– Тонкая работа, – отметил Эмиль, отпустив занавеску.

– Это Маша. Почти все здесь сделано ее руками: вышивка, роспись. Настоящая искусница.

– И портреты в коридоре?

– Нет, это Марфа. Наша старшая дочь.

– Творческая семья у вас. Как вижу.

– Как видишь, да.

Веселов протянул Времянкину стопку вещей.

– Больно на тебя смотреть.

– Скульптор недоволен своей работой? – Эмиль взял вещи.

– Очень недоволен.

– Не бери в голову.

– Можешь принять душ, пока Маша готовит мази. Тут свежие полотенца. И спортивный костюм Насти. Вы с ней примерно одной комплекции. Примерь, должно подойти. Все чистое. Так что…

– Спасибо!

– Душ – соседняя дверь.

– Ясно.

Прижав вещи к груди, Эмиль отправился в ванную комнату.

Он положил щетку на край раковины, сбросил куртку на пол, разделся догола и полез под душ. Времянкин стоял под теплым напором и смотрел на окрашенную кровью воду, стекающую по его ногам. Бледнеющие ручейки тянулись к стоку, оставляя красные разводы на белом дне эмалированной ванны. «Неужели я смогу освободиться от Яна? Может, еще получится все исправить. Во что я превратил свою жизнь? Елки-палки», – думал Эмиль.

Хорошенько вымывшись, он насухо вытерся, взобрался на тумбу умывальника, протер запотевшее зеркало и посмотрел на свое отражение.

– Вот это габитус.

Покрасневшие скулы, синеющие гематомы под глазами и ссадины на щеках. Переносица распухла, кончик носа смотрел в сторону. Эмиль с сипом продул носовые пазухи: воздух с трудом проходил через опухшие ноздри. Мальчик открыл рот и осмотрел полость. Кое-где кровоточили ранки. Не хватало еще одного зуба. Времянкин спрыгнул на пол и аккуратно почистил оставшиеся. Прополоскав рот, сплюнул окрашенную кровью зубную пасту. Кожа на лице словно полыхала, и с каждой минутой жжение усиливалось. Будто все лимфоциты разом перешли в экстренный режим оказания помощи и, носясь с бешеной скоростью вокруг раненых мест, перегревали эпидермис.

Стараясь не касаться лица, Эмиль просунул голову в горловину бирюзовой майки с изображением радужной лошадки. Затем он надел темно-зеленый спортивный костюм. Как и предполагал Веселов, вещи пришлись мальчику впору. Он сгреб в охапку свою одежду, завернул все в куртку, как в узелок, и вышел из ванной комнаты.

В гостиной уже ждала Маша. Она сидела на диване перед разложенными на столике склянками. Веселов тоже был здесь. Прислонившись спиной к стволу дерева, он пил что-то из глиняной кружки. Заметив Эмиля, мужчина оторвался от дуба, поставил кружку на стол и двинулся навстречу мальчику.

– С легким паром!

– Спасибо!

– Давай свои вещи.

Времянкин передал Веселову узелок.

– Проходи, садись рядом. Посмотрим на твои раны, – сказала Маша, сопроводив свои слова мягким пригласительным жестом.

Эмиль сделал, как она сказала.

– Ох, – вздохнула женщина, глядя на синяки мальчика. – Коля, захвати с кухни костянику.

– Это какая?

– Такой прозрачный контейнер в морозилке с синей крышкой. Маленький. Вот такой, примерно.

Маша пальцами изобразила примерный размер контейнера. Веселов ушел.

– Николай, значит, – тихо заключил Эмиль.

– Вы не знакомы?

– Николай не называл своего имени. Представился по фамилии.

– А, ну это в его духе. «Веселов моя фамилия. Никому не двигаться», – передразнила своего супруга Маша.

Мальчик усмехнулся:

– Вы очень похоже его показываете.

– Вытягиваешь губы и прищуриваешься. Это не так уж сложно. И голос надо опустить. Вот так: «Никому не двигаться».

Эмиль засмеялся, но тут же перестал, приложив ладонь к больной челюсти.

– Сейчас, сейчас.

Маша взяла со стола ложку и принялась помешивать что-то в деревянной миске. Времянкин сидел в метре от нее и поглаживал синяк.

– Так я до тебя не дотянусь, – не отрываясь от помешивания, сказала хозяйка. – Сядь ближе, я не кусаюсь, – добавила она и взглянула на пациента.

Тот робко придвинулся. Большим пальцем правой руки Маша сдвинула челку с его лба. Приложив ладони к скулам мальчика, слегка повернула его голову лицом к свету.

– За что тебя так? – спокойно поинтересовалась она.

Ее лицо было близко, но Эмиль не решался взглянуть. Он уставился на толстый колос косы, лежащий на ее плече поверх махрового халата. Он чувствовал мягкость ее рук, ее теплое дыхание. Чувствовал, как нежные звуки ее голоса маленькими молоточками ударялись о кожу его лица.

– По ошибке, – ответил мальчик. – Хотя нельзя сказать, что я не заслужил этого.

– Как это?

– Меня наказали за то, чего я не совершал. Но я совершал кое-что другое, за что меня следовало наказать.

– Хм. Что же такого ты натворил?

– Например, врал. Много и многим.

– Угу, продолжай.

Маша взяла со стола плошку с черной мазью. Пальцем сняла немного сверху и начала аккуратно втирать в ссадины на лице Эмиля. «Как же приятно! Ее руки… Воооот черт! Только не это. Кажется, у меня эрекция. Нет, нет, нет! Только не сейчас. Интересно, опускалась ли температура в Верхоянске ниже пятидесяти градусов? Что-нибудь…» – судорожно соображал Времянкин. Раздался хруст.

– Ай! – вырвался вопль мальчика.

Он зажал рот рукой и зажмурился. Причиной возгласа стала резкая боль в переносице. Из глаз Эмиля брызнули слезы.

– Все, все. Больше не буду. Это самое болезненное. Все позади, – успокаивала его Маша.

– Больно, блин, – сквозь слюни процедил Времянкин.

– Надо было поставить нос на место. Все, больно больше не будет. Обещаю. Много врал… Что еще?

Эмиль отдышался и вытер слезы.

– Разве недостаточно?

– Люди постоянно врут. Без этого никак. Если это не приносит вреда, думаю, можно немножечко и приврать.