Орсон Петерсен - Работа над ошибкой [litres]

– Речь не о каких-то безобидных выдумках, как могло показаться. Я дурачил людей, выдавая себя за ребенка. По сути, манипулировал ими в корыстных целях. Настоящий мошенник, в общем.

– Выпей-ка это.

Маша протянула мальчику миску с бульоном. Тот взглянул на желтоватую жижу и отпил.

– Ой, – сморщился он.

– В чем дело?

– Горькое зелье.

Маша удивленно посмотрела на Эмиля.

– Это же просто овощной суп.

Вернулся Веселов с тремя контейнерами в руках.

– Маш, я не знаю, какой из них.

Женщина поставила миску на столик и посмотрела на мужа.

– Ему не понравился мой суп, – расстроенно констатировала она.

– Ну что вы? Нет! – спешил исправить положение Времянкин. – Мне понравился суп. Просто я подумал, что это зелье, и уже настроился на что-то горькое. Вроде бррр. Понимаете? Ошибка восприятия. Слыхали о таком? Распространенное явление. Надо попробовать еще раз. Без предубеждений. А ну-ка.

Эмиль взял со стола суп и принялся хлебать бульон. Он старался сразу проглатывать, чтобы свести к минимуму вкусовые ощущения.

– Отлично! – успокаивал он хозяйку.

– Овощной? – уточнил Веселов.

– Ты говорил, что получилось вкусно.

Маша погрустнела.

– Ну вот. Не ешь, если не понравился. Не мучайся, – сказала она Эмилю, встала с дивана и подошла к мужу. – Ты говорил, что вкусный.

– Так и есть. Обожаю твою готовку.

– Правда?

– А как иначе?

Маша улыбнулась и поцеловала супруга в щеку. Потом обратилась к гостю:

– Видишь, немножко приврать можно.

Она посмотрела на контейнеры, которые принес Веселов.

– Все не то. Ох, Коля, Коля.

– Тогда я не знаю.

– Ладно, я сама.

Взяв у супруга заиндевевшие боксы, женщина вышла из комнаты. Времянкин доел суп, откашлялся, скривил рот и поставил пустую миску на столик.

– Неловко вышло. Не хотел обидеть твою жену, – оправдывался он.

– Маша выросла при скатерти-самобранке. У них в семье редко готовили. Были причины. Теперь хочет научиться, но что-то пока никак. Сильно переживает, – шепотом пояснил Николай и оглянулся посмотреть, не идет ли жена. – Овощной суп – полное фиаско, – добавил он.

– Не так уж и плохо, в общем-то.

– C этими черными полосками ты выглядишь как коренной житель Какопотамии.

– Какими полосками?

– Мазь на твоем лице.

– Ах, ну да. Какопотамия? Как Месопотамия? Только Како.

– Да я уже точно не помню.

– Месопотамия – это междуречье. А Какопотамия – это, стало быть, какоречье. Какофония – это плохой звук. Значит, како – это плохой. Какопотамия – это плохоречье. Там плохие реки?

– Да, да, да. Что-то припоминаю.

Не успел Веселов договорить, как вернулась Маша. Держа в руках ступку, она толкла что-то прямо на ходу. Женщина приблизилась к Эмилю, достала из кармана халата чайную ложку, зачерпнула со дна ступки получившуюся массу и поднесла к губам мальчика. Тот покосился на красноватую желеобразную кашицу в ложке и открыл рот. Маша скормила Времянкину загадочное желе.

– Разотри языком по небу.

Эмиль сделал, как велела Маша.

– Это вкусно! Кисленькое и сладкое, – удивился он.

– Ага, – безразлично ответила ведунья, поставила ступку на столик и затянула потуже пояс халата.

Затем она подошла к стоящему у стены сундуку, откинула крышку и вынула оттуда комплект постельного белья.

– Все! Время половина третьего ночи. Я иду спать. Вы тоже не засиживайтесь.

Маша оставила белье на диване, подошла к супругу, обняла его и чмокнула в губы. Потом она сообщила мужу что-то на языке жестов. Веселов ответил ей тем же образом. Маша возразила целым каскадом непонятных кистевых фраз.

– Машунь, он взрослый мужчина. Я бы не стал бить ребенка.

Жена снова изобразила что-то при помощи жестов.

– Это был первый раз за три дня. В пачке осталась одна штучка. Морально я уже подготовился, – оправдывался Николай.

Мария покачала головой и ушла.

– Не удивляйся, мы иногда переходим на язык жестов. Наша младшая дочь не слышит. Она глухая.

– Сожалею.

– Да нет. Я не к тому. Все в порядке. Для Насти это уже давно не проблема. Она читает по губам, может изъясняться письменно. Нормально общается, короче говоря, – для нас это главное.

– Но музыку она не слышит?

– Это да, есть такое дело. Но ничего не поделаешь.

– Извини, если у тебя из-за меня проблемы.

– Это из-за курения. Маша злится. Бросаю вот.

Веселов помассировал ладонью шейные позвонки.

– Ложись, что ли, спать? Мне еще нужно отправить заявку, чтобы твою квартиру привели в порядок.

– Хорошо.

– Огонь погасить?

– Пусть будет. Приятно хрустит.

– Где выключается свет, ты видел.

– Да.

– Спокойной ночи.

– И тебе.

Веселов ушел. Эмиль застелил постель, выключил свет и лег под одеяло. Глядя на огонь через решетку прикаминного экрана, он вдруг вспомнил о Валере. Тяжело вздохнул и уснул.

Эмилю снилась Татьяна: теплый летний день, они вдвоем лежали на ухоженной лужайке, окруженной пышными кустами роз, и смотрели сквозь темные стекла солнцезащитных очков на проплывающие по небу облака. Эмиль разместился перпендикулярно Татьяне, положив голову ей на живот. Она водила кончиками пальцев по его губам и подбородку.

– До, до, ми, до, до, до… – напевала Таня.

– Гендель. Дальше, – прервал ее Эмиль.

Татьяна засмеялась.

– Четыре из пяти. Неплохо!

– Стравинского даже сам Стравинский не узнал бы.

– Хочешь сказать, что я плохо пою?

Татьяна нахмурилась и зажала Эмилю нос.

– Ты поешь чудесно, – прогнусавил он.

– Так-то. Давно стал экспертом в классической музыке?

– Пришлось вникнуть.

– Не скучаешь по джазу?

– Странный вопрос. Могу играть джаз, когда захочу.

– Что же не играешь?

– А что?

– Я бы послушала. Я скучаю по прежнему Эмилю. Джазисту, экспериментатору.

– Этот неудачник совсем не пользовался спросом.

– Не говори так. Он очень трогательный и независимый.

– Независимый?

– Конечно! Особенно в вопросах творчества. Принципиальный, категоричный. Думаю, от неуступчивости все его проблемы.

– В вопросах творчества я, знаешь ли, тоже… человек упрямый. Но, в отличие от меня, у этого, как ты выразилась, джазиста не было четкой цели.

– Его мир – это музыка. Там все его цели. К сожалению, для меня. Такую конкуренцию мне было не выдержать. И тем не менее… Да, в житейском смысле он был не устроен, но у него был свой путь. И он не пытался нравиться кому-то.

– А я пытаюсь?

– А разве нет?

– Ты меня презираешь?

– Нет. Я люблю тебя.

Татьяна приподнялась, склонила голову над лицом мужчины и поцеловала его.

– Ведь ты это он, – прошептала она и снова одарила Эмиля горячим поцелуем.

– И он потерял тебя. Полный идиот, – прошептал Времянкин.