Сергей Кузнецов - Живые и взрослые [трилогия]

– Расскажите.

– Зачем? – отвечает женщина, но руки не отдергивает.

– Я не знаю зачем, – говорит Ника, – просто расскажите.

Женщина вздыхает и закрывает глаза. Она долго сидит неподвижно – может быть, спит? – но затем вздыхает снова и спрашивает:

– Видишь фотографию на стене?

– Да, – говорит Ника. – Красивая.

– Это моя дочь, – говорит женщина. – Ее звали Наташа, – тонкие губы начинают дрожать, и после паузы она добавляет: – Ее больше нет.

– Она… ушла?

Женщина кивает.

– Она же совсем маленькая, – говорит Ника. – Как же так? Несчастный случай? Авария?

Она и сама не заметила, как у нее вырвались эти слова: несчастный случай, авария. Мама и папа.

– Нет, – качает головой женщина, – болезнь. Менингит. Врачи думали – грипп, а когда спохватились, было уже поздно. Всего-то неделя.

Ника молчит и только кончиками пальцев гладит руку женщины. Что тут сказать? Ника и сама сто раз слышала все эти слова: как ужасно!.. и как же вы теперь?.. но жизнь на этом не заканчивается!.. держитесь! Нет, ничего подобного Ника говорить не собирается. И про маму и папу тоже не скажет: что же они, будут меряться горем? Выяснять, что хуже – потерять ребенка или родителей?

– Наташа была такая красивая, – говорит женщина, – такая добрая. Такая заботливая. Хотела себе котенка или щенка, чтобы за ним ухаживать. А я ей не разрешала, говорила: подрасти еще немного. Если бы я знала! Господи, если бы я знала! Я бы все ее желания выполняла, я бы ее баловала круглые сутки, я бы от нее ни на шаг не отходила! А я дура была, все хотела, чтобы девочка хорошо училась, школу получше подобрала, репетиторов домой приглашала! Не тем я занималась… не про школу надо было думать, а про больницу! Лучше бы я с хорошими врачами заранее познакомилась, чтобы они Наташеньке нормальный диагноз вовремя поставили. Она бы со мной сейчас была, если бы не я…

По щекам женщины текут слезы, тонкие бескровные губы вздрагивают.

– Но вы же не знали… – говорит Ника. – Вы же хотели как лучше для нее, вы же ее любили…

– Мало я ее любила, – всхлипывает женщина, – мало! Я думала, у нас еще целая жизнь, а вышло… так оно и вышло – целая жизнь, только очень короткая. Была – и кончилась. Теперь уж ничего не поделаешь: ни для Наташеньки, ни для меня.

Какая я дура, думает Ника. Мне казалось, в этой квартире живут счастливые люди, сама хотела так жить. А тут вот что…

– А ваш муж? – спрашивает она. – Наташин папа? Где он?

Женщина смотрит на Нику, словно не понимая.

– Леша? Он там остался, где ж еще?

– Где – там?

– Ну там, с живыми, – говорит Наташина мама. – Он там, а я тут.

– Так вы…

– Я мертвая, да, – говорит женщина. – А ты разве нет?

– Я – нет, – отвечает Ника. – То есть я думаю, что нет.

– А как ты сюда попала? – и впервые женщина смотрит на Нику с интересом.

– Неважно, – отвечает Ника. – Так получилось… мне надо было…

– Деточка, – говорит женщина, – сюда живые не попадают. Мне тоже сюда надо было . Я Наташеньку здесь хотела встретить – вот и ушла через неделю после нее. Дура была.

Не встретила я ее тут – и не встречу. Все у меня не как у людей: ни дочку нормально вырастить, ни уйти по-нормальному.

– Это как – по-нормальному? – спрашивает Ника.

– Ну, когда срок придет… от болезни или от старости… не так, как я. Я думала: либо Наташу встречу – либо все забуду. Забуду, что у меня была дочка и что ее больше нет. Но когда человек сам уходит – он помнит то, что было, когда он уходил. Помнит смутно, как сквозь туман, – а потом начинает забывать. Я знаю, у меня был муж, – но не помню, как я его любила. У меня были друзья, родители – я знаю это, но не помню ни одного радостного дня, ни одной счастливой минуты. Все, что мне осталось, – то, что было со мной, когда я уходила, то, что было в сердце. Вот это и осталось со мной навеки. Навсегда. Знала бы я – ушла бы, когда Наташенька была со мной. Я, наверное, была тогда счастливая, мне же наверняка с ней было хорошо. А теперь я даже вспомнить не могу. Я – дура, я ушла, когда уже все потеряла. И вот сижу здесь, в этом кресле… всегда буду здесь сидеть… тут ведь нет времени.

Значит, вот что такое – вечность, думает Ника. Самый страшный, самый безнадежный момент жизни, застывший в неизменности, в постоянстве, навсегда. Как в кошмарном сне, когда она идет по коридору… как в первый день после похорон родителей…

– Зачем, зачем вы это сделали? – кричит Ника. – Вы же могли дальше жить! У вас же могли быть еще дети! Вы же не родителей потеряли, как я! Жизнь на этом не заканчивается! Как вы могли!

Ника плачет. Ей кажется, что теперь она тоже навсегда останется в этой комнате, в мире, где остановилось время, где она обречена вечно смотреть в лицо Наташиной маме, смотреть и видеть в ее глазах отражение своего отчаяния, своей бесконечной, безграничной тоски. Никогда ничего не изменится, никогда ничего не будет. Она, Ника, останется здесь навсегда – и забудет все хорошее, что случилось с ней: забудет тетю Свету, забудет Марину и Лёву, забудет Гошу. Останется только бесконечный путь по коридору, звонящий телефон, черная яма крематория. Может быть, еще Зиночкина мама, причитающая над гробом дочери:

– Деточка моя, маленькая, зачем ты ушла от нас, на кого ты нас оставила, как же мы будем без тебя, что же мы делать-то будем?..

Что мы будем делать, если не сможем даже вспомнить тех, кого любили? Если у нас отнимут последнее утешение – память о счастье?

Ты хотела изменить мир, говорит себе Ника, вот ты и получила другой мир, где никогда ничего не меняется. Мир, где нет ничего, кроме вины, отчаяния и тоски.

Вечный мир бессилия, скорби, боли.

Мир, где женщина, потерявшая дочь, и девочка, потерявшая родителей, ничем не могут помочь друг другу.

Черная воронка выплевывает Лёву, и сначала он не может даже пошевелиться. Все тело затекло, не двинуть ни рукой, ни ногой. Кругом темнота, из нее доносятся голоса. Сначала сбивчивый мужской голос, перескакивает с фразы на фразу, почти ничего не разобрать (…как требуют интересы науки…) , потом вступает женский. Лёва почему-то представляет себе молодую худощавую брюнетку.

– Главное, чтобы у нас хватило биоматериала, – говорит она.

– Решается вопрос финансирования, – другой голос, опять мужской, но неспешный и рассудительный, – мы не можем позволить себе ошибку.

– …в результате симбиоза, который можно использовать для записи человеческих эмоций, – продолжает первый мужчина.

Это ученые, думает Лёва. Я попал в какую-то лабораторию. Это хорошо. Я люблю ученых. Ученые – мудрые люди, наверняка смогут объяснить, что происходит. И наверно, даже помогут найти Гошу.

– Объект номер пять очнулся, – говорит женщина.