Альгерд Бахаревич - Собаки Европы

В начале февраля мы снова сидели у меня — и где-то в девять вечера я повёл моих козликов на остановку. Каштанка должна была ровно в десять быть дома, чтобы не вызвать подозрений. Козлик напросился её проводить. Я довел их до метро, покурил, стоя на морозе в расстегнутом пальто и с наслаждением вдыхая холодный воздух, — в тот вечер я выкурил в форточку целую пачку сигарет и ещё в квартире начал немного задыхаться (раньше со мной такого не случалось). По дороге домой зашёл в «Рублёвский», купил себе вина и драник с мясом, который попросил разогреть, — было лень засовывать его в микроволновку. И тогда уже бегом, чтобы еда не остыла, добежал до подъезда, достал ключ-таблетку, ткнул в красный глазок дверей, начал подниматься — и понял, что на лестнице меня кто-то ждёт.

Оранжевое пятно. Плечи, что заняли собой всю лестничную площадку.

«Олег Олегыч! А я вас жду».

Да, это был Буня. Улыбаясь во весь рот — немного виновато, немного развязно, а прежде всего — нагло, как это умеют двадцатилетние предприниматели с ясно определёнными жизненными планами, он стоял передо мной, и мне не очень хотелось преодолевать оставшиеся четыре ступени, чтобы оказаться с ним вровень.

«Чего тебе?»

«Не поверите, Олег Олегыч, практически ничего, — вздохнул Буня. — Хожу за вами, за шоблой этой вашей дружной, и ничего. Ничего не понимаю».

Я молчал, поглаживая облупленную краску перил. Он то смотрел на меня, то отводил взгляд — он выглядел всё более печальным, таким одиноким, покинутым… я и правда на мгновение поверил, что ему ничего не надо.

«Я просто сказать зашёл… — Буня сложил губы, как ребенок. — Даже не знаю, вот не хочется вас огорчать, Олег Олегыч, но… Но я с родителями Каштанки поговорил… Говорю, видел вашу Каштанку с репетитором… Они и прифигели. Сказали, ни к какому репетитору она не ходит…»

Он сочувственно поцокал языком.

«Всполошились, давай меня расспрашивать, — Буня опустил глаза вниз, теперь я видел только его ухо, большое, выпирающее, как у животного. — Что да как… Да чего это я интересуюсь… Вы, Олег Олегыч, не переживайте. Я им ничего не сказал. Дурачком по ходу прикинулся. Нет, говорю, просто подумал, что ей же поступать, так надо же, наверное, репетитора нанять… Да, наверное, она и не с репетитором была, а одна… Успокоились вроде. Её родители меня знают. Уважают, кстати. Они бы и не против, чтоб мы встречались. Кормят меня, когда прихожу. Чаем поят. Кофе. Только эта… Шизанутая. Давно уже мне сказала, чтоб я ни с чем таким к ней не лез. Каштанка. Говорит: ничего не получится, неинтересный я для неё. А я, дурак, всё надеюсь. Ну, вы понимаете».

«И что дальше? Давай кончай и дай пройти, а то… а то я милицию вызову», — мой голос дрожал.

«Да не вызовете, — махнул рукой Буня. — Что я, дебил? Я же вижу, что вы сами боитесь. Дальше… Дальше ясно всё. Я же не знал, что она по ходу себе такого дедушку нашла. Вас то есть. Кто бы мог подумать, а? Что Каштанка, девочка же ещё совсем, а на такого старичка, как вы, клюнет. Она вас дедушкой называет? Или всё-таки папочкой?»

Я уже собирался броситься вниз по лестнице — но Буня примирительно сказал:

«Не, ну ладно, я только знать хочу — у вас это что, серьёзно? И ещё хочу узнать, что вы, Олег Олегович, это… по ходу чувствуете. Когда школьницу это… Не знаю, как сказать. Раздеваете… Вы же её раздеваете…»

«Нет, — сказал я твёрдо. — Ошибаешься ты, Буня».

«В смысле? — Он вскинул на меня свои мутноватые глаза. — Не раздеваете, а сразу? Я вас сейчас бить буду, так вы уж не стесняйтесь, Олег Олегыч, чтоб я знал, что извращенца отпиздить пришёл, а не просто там какого-то старичка, у которого только на молодых девочек встаёт».

«Ничего у нас нет с Каштанкой, — торопливо заговорил я, словно оправдываясь. — Ничего такого, что ты себе в башку вбил. Я до неё не дотронулся. Ни разу».

«Пиздёж, — сказал спокойно Буня. — Я видел. Как вы её за руку держали».

Я отвёл глаза.

«Ну, держал, и всё. Больше ничего».

«Кто же вам поверит, Олег Олегыч? — Буня взглянул на меня с жалостью. Как же быстро у него менялись эмоции. Мужик называется. — Ясно, что вы там в квартире с ней делаете. Вместе с пидором этим, Козликом. Это ваш фотограф? Или вы втроём? Вы её голой фоткаете? Или?..»

«Клянусь, что ничего такого», — сказал я. Прозвучало, конечно, глупо. Сказал бы хоть «зуб даю». Так нет же, «клянусь». Пионер нашёлся. Но почему-то — я сам удивился — он вдруг засомневался. Неужели такое пустое, не нужное никому словцо, как «клянусь», способно ещё на чудеса?

«Клянётесь… — Буня почесался, как обезьяна. — Мы вот что сделаем, Олег Олегыч. Пойдём счас к вам. Разберёмся. Каштанка и этот… Козёл… Часа ещё не прошло, как они от вас ушли. Пойдём к вам, и я проверю. Я сразу пойму, чем вы там занимаетесь, от меня, блядь, ничего не спрячешь. Я, по ходу, в таких делах шарю».

Соглашаться было нельзя. Ни в коем случае нельзя было соглашаться. Но где-то близко, над нами, отворилась дверь, зазвенели ключи, зашуршал пакет. Нас могли здесь увидеть. И это было бы уже слишком. Это могла быть та самая соседка, подумал я со страхом, видимо это она и есть, спустится сейчас, пройдёт мимо нас, бросит свой ядовитый вгляд на меня, на Буню, улыбнётся, отметит в своём графике, запомнит наши растерянные физиономии, наши позы: судьи и обвиняемого, следователя и подследственного, хищника и жертвы. Нельзя, нельзя было позволить, чтобы она увидела.

«Ну, идём». — Я пошел на Буню, он отступил в сторону, я нащупал ключи и поспешно затолкал его оранжевую спину в тёмный коридор. Брякнул дверью — и тут же за ней послышались шаги. Я так и не успел понять, кто из соседей по лестнице спускался. Но решение было правильным. Лучше так — чем привлекать внимание.

«Каштанка, — втянул воздух в свои широкие ноздри Буня, когда я включил свет. — Каштанкой пахнет. Я её запах знаю. Как собака. Ни с каким другим не перепутаю».

Дома я осмелел. Упал в своё кресло, включил ноутбук, насмешливо начал наблюдать, как Буня ходит по комнате, принюхивается, проверяет кровать, шкаф, пол и почему-то оконное стекло, в котором мы с ним отражались, как герои какого-то чёрно-белого триллера.

Он выглядел разочарованным. Сходил в туалет, на кухню, с уважением остановился у книжных полок.

«Книг у вас много, — сказал Буня присмиревшим голосом. — Читать любите?»

Я засмеялся — и мне показалось, что он сразу как-то ослаб от этого моего дьявольского смеха. Улыбнулся недоумённо, даже жалостливо.

«Сколько бумаги… — протянул он с удивлённой интонацией человека, который оказался в неудобном положении. — Это ж надо, столько бумаги исписать. Лесов вам не жалко, Олег Олегыч? Не, это ж надо. Здесь же на пару тонн потянет. Бумажный вы человек, сразу видно».

«Доволен?» — спросил я.