Цезарий Збешховский - Всесожжение [litres]

(Следующий.)

Манхэттенский мост немного шатается, когда я въезжаю со стороны Бруклина. Помню с детства цветные люминесценции, тысячи лампочек, прикреплённых к аркам. Сейчас он тонет в вечернем сумраке: солярные светильники, расставленные каждые пятьдесят метров, дают только иллюзию света. Перед нами двухкилометровое привидение на потрескавшихся опорах.

Дедушка Аарон рыдает, он не так представлял себе путешествие всей жизни. Когда я забирал его из аэропорта, он плакал от волнения и большой радости. Он ждал столько лет, пока власти штата Нью-Йорк позволят ему посетить дочь, которая живёт на острове. Он постоянно талдычит о границах между штатами, повторяет с упрямством старого человека, что они искусственны и приносят всем много зла. Мне они кажутся естественными и безопасными, как дельтапланы, шмыгающие над головой, виртуальные комнаты и чешущиеся гнёзда за ухом. Я не помню времён, когда из Пенсильвании в Нью-Йорк можно было ездить без загранпаспорта. По сути дела, я не понимаю, о чём речь и что нас объединяет с жителями Харрисбурга или любой другой дыры, наподобие Августы. Для меня они останутся чужими, если не выйдут на платформы Синергии.

В мост попали снаряды террористов три недели назад. Конструкция не выдержала бы атаки, если бы за ней не следили могущественные антиполевые излучатели, притаившиеся возле побережья под слоем речного ила. Они активировались автоматически, через несколько секунд после начала бомбардировки. Невидимые пучки поддержали конструкцию снизу, затопив случайно флотилию яхт и подняв сильную волну на Ист-Ривер. Несколько дней спустя люди привыкли к виду подвешенной в антиполе воды, куски которой вместе с распухшими змеями подпирают конструкцию на середине моста. Власти вернули разрешение на движение, хотя излучатели поглощают так много энергии, что с момента катастрофы весь Бруклин погрузился в темноту. (Ебать всех эмигрантов!)

(Следующий.)

Я увидела спутанные тела, сбитые в одно ужасное тело, как будто их отутюжил огромный бульдозер. Дрожащая масса, из которой торчали ноги, руки, головы и ладони, фрагменты порванной одежды. Я не смогла сдержать рвоты. Я видела столько в своей жизни, в Африке я делала фотографии детей, убитых выстрелами в голову, но этот вид меня раздавил, уничтожил всё человечное. Это не машины, а страхи делают из людей бесформенную массу: Саранча использовала самое результативное оружие массового поражения – атаку паникой.

Эти люди, в большинстве своём очень молодые, оказались на мосту в Пномпене по случаю праздника воды. Они пришли сюда, чтобы развлечься и посмотреть, как разворачивается течение Тонлесап, петь и танцевать, как каждый год. Кто-то ударил несколько людей током, кто-то наделал крику, что на мосту есть пробоина и что он сейчас может завалиться. У тех, кто был слабее, не осталось шансов.

Большинство жертв – женщины, особенно молодые девушки. Я говорила с парнем, который смог пережить это. У меня было лишь мгновение, пока его не забрала скорая с мигалками. Он даже руку не сломал, но уверена, что потерял рассудок. В давке погибла его невеста. Его зажало там, возле неё, на шесть с лишним часов. Он смотрел, как она умирала, стоя в неестественной позе, а потом не мог даже отвести голову, чтобы не смотреть на её мёртвое лицо.

Я кружу сейчас, бездумно выкладывая фото в сеть. На мосту остались сотни ботинок, главным образом шлёпанцев и сандалий. Премьер Хан Сен сравнил трагедию с Холокостом и убийствами Красных кхмеров. Уже появились вампиры, которые питаются остатками крови, одновременно высасывая из них остатки достоинства и человечности. Сейчас ночь, но я должна работать, потому что мне не заснуть. У меня всё ещё перед глазами это бесформенное чудовище, конвульсии которого вызывают рвоту. Я не могу понять, зачем Бог покинул Землю и позволил такое. Это переходит границы воображения.

(Следующий.)

Следующий шаг: я – камера сенсорной депривации. Я отрезан – не от импульсов среды, намного хуже: система отрезала мне чувства.

Только следы активности Торо помогают не погрузиться целиком в фантасмагорический полусон. Я лихорадочно ищу точку опоры, хоть самую бездарную аналогию. Мне вспоминается возвращение после реинкарнации, когда мозг много часов работает на частоте тета, и человека окружают плотные галлюцинации, плавающие фракталы иллюзорного знания. Виражи покруче, чем от любой химии – состояние сознания, которое, по мнению Йоскина, сопутствует возобновлению личности. Паззлы ассоциаций укладываются в обобщённый образ «я», а меня (как и каждого колыбельщика) переполняет гордость за победу над смертью. Сейчас я тоже вижу свет – цветные пятна, большие, как летучие змеи, но меня переполняет горечь окончательного поражения.

Автоматика лишила меня зрения, слуха, обоняния и вкуса. Я не чувствую ни тепла, ни холода, не могу совершить даже малейшее движение. Последним шагом в небытие был разрыв связи с платформой S-файлов. Искусственное сердце VoidWorks (клубок змей) перекинул остатки сил из сенсорных систем на вегетативные. До остановки работы сердца осталось самое большее час, и в этот раз никакого возврата не будет.

(Следующий.)

Я заполняю пустоту воспоминаниями, но не могу назвать самого важного имени. Вижу лицо девушки, окружённое волосами. Веснушки на носу, неистово синие глаза. Она вся мокрая, тёмные пряди прилипают ко лбу.

Мы стоим в потоках дождя, недалеко от моста над горным потоком (тэг врезался в сознание). Мы упорно что-то ищем, оно упало в болотистую лужу. Это – я вспоминаю – кольцо, которое я подарил ей на день рождения. Она сняла его, чтобы не потерять во время подъёма в горы, и оно выпало, когда она надевала его. Мы гребём руками в холодных водных глазницах. Зачем мы поднимались на Корынь? Это выдумала полоумная Вивьен, считающая натурализм языческой религией.

Я знаю, что её не так зовут. Я почерпнул имя из новостей на развлекательном сайте, но оно неплохо ей подходит, так что пусть так останется. Личность – это самое важное. Мы ищем колечко с бриллиантом «Леценг». Чёрт его знает, не полетело ли оно дальше и не скатилось ли на десяток-другой метров вниз. Вивьен убеждена, что оно уцелело, – она бы услышала звук платинового кольца, ударяющегося о камни. Я думаю, что при таком дожде она не услышала бы даже выстрела, но, несмотря ни на что, разгребаю мелкие камешки и землю. Вода заливается за воротник и хлюпает в ботинках. Мы должны спрятаться под деревом и переждать летнюю грозу, но вместо этого всё ищем и ищем.

Девушка указывает на лужу, которую мы проверяли одной из первых. Говорит, узнала то место, – хочет отцедить воду каким-то платком, но мне удаётся её удержать. Плоским камушком я выкапываю маленький ров в земле – послушная струйка быстро вытекает из-за разницы высоты. Всё это кажется безнадёжной тратой времени аж до того момента, когда перед нашими глазами открывается блестящий предмет. Я беру его в руки и, недолго думая, спрашиваю у Вивьен, станет ли она моей женой. Находка кольца кажется мне символичной и важной.