Цезарий Збешховский - Всесожжение [litres]

Ковац позволяет себе шутку, называя дирексов «благородно рождёнными». У них голубая кровь, поскольку кислород переносит гемоцианин, как у подковообразных крабов. Как и у этих милых ракообразных, кровь является асептической и проявляет антипирогенные свойства. Поддаваясь действию токсинов, порождаемых бактериями, она сразу же вырабатывает антитела, которые уничтожают пироген. Это одна из предосторожностей на случай столкновения дирекса с биологическим оружием.

Он долго говорит об интеллекте, который опирается на переопределение «я». Из исследований, проведённых над боевыми телами, становится понятно, что, кратко говоря, простое перенесение личности приводит к тяжёлым функциональным нарушениям и ее распаду. Потому модифицирована первичная концепция и выведен вспомогательный мозг, с которым соединяется мозг оператора. Размещённый в дирексе человек мыслит в третьем лице о своём теле и предпринятых действиях, одновременно не теряя с ними связи. И хотя такое состояние трудно себе вообразить, именно по этой причине – то есть для увеличения дистанции – подбирается мозг другого пола.

– Через минуту вы заснёте и будете обезглавлены. Операцию проведём при помощи оборудования, которое люди Гепарда украли из мобильного клинического центра FEO . Ординатор хирургии был убеждён нашими… хм… аргументами, и прибыл сюда с целой группой, – иронично улыбается Ковац.

– Вы отдаёте себе отчёт, что мой мозг нестабилен? – беспокойство трещит в инфоре, как песок. – Трансфер был прерван. Часть памяти уничтожена или всё ещё принадлежит Карлу Масному.

– Решение уже принято, – доктор склоняется надо мной. – Глядя на ваше состояние, странно было бы не иметь сомнений, но с Комендантом не спорят. К тому же вы опытный колыбельщик, «копия от копии, эхо от эха, тень от тени человека».

– Ронштайн выслал в эфир мои мысли? Как осмотрительно!

– Он использует самые простые методы передачи информации, – Ковац растерянно улыбается. – Прошу помнить, что после пробуждения вы будете также располагать полуфабрикатами воспоминаний Сигур. Из компиляции миллионов S-файлов была создана модель огромной территории, на которой обозначены объекты, важные для миссии. Дирекс помнит, где находятся запасы воды и питания, убежища с боеприпасами, лекарствами, сменными запчастями и элементами брони.

– VoidWorks выполнил бо́льшую часть проекта, так что вполне возможно, я доберусь до цели благодаря работе моих людей.

– Комендант утверждает, что от того, доберётесь ли вы до Сигарда и дальше, к центру управления Саранчи, зависит наше существование. В противном случае исчезнет даже тот ад, который нас окружает, и не останется ничего. Я понятия не имею, как, пусть даже в боевом теле, вы выполните задание без поддержки, но прошу в критический момент довериться вспомогательному мозгу.

Я всё больше думаю о Сигур. Верю в инстинкт хищника, который лежит где-то далеко за границей добра и зла. Лишь появление оператора, воплощённого в дирекса человека, кладёт на него бремя морального выбора. Даже если это выбор, который делает третье лицо, вне поля зрения кольца обзора, в разваливающемся мире.

– Как самочувствие? – вдруг спрашивает Кесслер. – Вы готовы?

– Всё в порядке. Можете начинать свой магический ритуал.

– Я удивлён вашей отваге, господин Элиас. Ничто в этом мире не заставило бы меня согласиться на имплантацию мозга, а поверьте мне, я не трус.

– Даже к смерти можно в конце концов привыкнуть. У меня задание, которое нужно выполнить: я должен найти детей и провести кого-то через пустыню, – я чувствую, как подобие моего тела пылает. – Поторопитесь, я могу не дожить до операции.

Меня снова везут на скрипучей каталке. Мы направляемся в подземные убежища, куда чуть раньше прибыла платформа с телом Сигур. К этой части лагерного комплекса нет доступа ни у гражданских, ни у заключённых. Её хорошо охраняют. Мы проходим несколько караулов и массивных дверей. Стражники приветствуют Кесслера, который шагает рядом со мной с напряжённым выражением лица. Камера регистрирует жест Гепарда – он поднимает ладонь, чтобы приветствовать меня, но отказывается от этой идеи на полпути. Рука касается сигареты, торчащей в уголке губ.

Я смотрю на него с любопытством ребёнка, оглядываю всё так жадно, как будто бы только мгновение назад пришёл в этот мир. Хочу запомнить как можно больше, до конца использовать отупевшие чувства и память. Тренируюсь как рекордсмен, чтобы не подвести в самый ответственный момент. Я не чувствую почти ничего, когда думаю о детях и Вивьен, но полагаю, что это пройдёт и я доберусь к цели, подталкиваемый надеждой на встречу с ними. И хоть я умер давно, возле побережья Соммос, но лишь сейчас придаю смысл той жизни.

Врачи и техники перекладывают меня на стол и копаются возле змеек искусственного сердца. Новые жидкости начинают кружить в пластиковой системе кровообращения. Вдали я вижу огромную капсулу, в которой лежит боевое тело, прикрытое хирургической палаткой. Наверное, ему уже делают кесарево сечение и открывают лоно, в которое после гормонального полоскания поместят мой мозг. Я вспоминаю лица людей, которых встречал в прошлом, названия городов и улиц, горных вершин и рек, транспортных средств и электронных гаджетов. Цифры, фигуры и математические заклинания – всё расплывается в пустоте, но помогает не заснуть.

«Не сейчас», – думаю я сонно.

– Меня зовут Эрнст Саливан, – я буду руководить операцией, – профессор с пирсингом на лице наклоняется над операционным столом. – Пожалуйста, расслабьтесь и думайте о чём-то приятном. Через мгновение вы заснёте, а мы о вас позаботимся настолько хорошо, насколько сможем.

– Я не могу заснуть, – через инфор доходит только шум помех, – я ещё не всех назвал… я не могу вспомнить…

Я слышу его…

– Пожалуйста, посчитайте обратно от десяти до нуля.

… его голос.

… десять, восемь, семь, пять…

С самого детства к нему приходил один и тот же сон, который заставлял его чувствовать себя исключительным. Францишеку Элиасу снилось, что он оказался на краю пустыни, там, где первые барханы тянутся своими языками к камням. Он долго смотрит на горизонт, закрытый туманами пыли. Потом закрывает глаза, его веки словно литые из стали, он чувствует смертельную усталость и неумолимо валится набок, всё ниже и ниже. А когда всё же падает, разбивается о камень, как скульптура из хрупкого материала: ноги, руки, корпус и голова – всё лежит отдельно, покрытое пустынной пылью, которая въедается в искривления и щёлки. Ветер дует всё сильнее и навевает всё больше песка, а тело теряет форму под холодными частичками. Его охватывает небытие, которое пришло из-за невиданного горизонта и принесло желанное облегчение. Францишек Элиас всегда видит сны о своём предназначении, он поднимается с земли, воскресает. Вот человек, который сходит с креста человеческих страхов, лишает себя языка и чувств, срывает с головы тернистую корону ненависти и становится нашим спасителем. Ecce homo.