Цезарий Збешховский - Всесожжение [litres]

Вот это бег без цели в траве, острой, словно бритва и едва достигающей моих колен…

Францишек не уверен в значении этих слов. В детстве он часто слышал эту песенку. Спешащая Сигур шатает его мозг, который продуцирует во сне новые нервные клетки, возвращает равновесие и компенсирует дефицит. Мать поворачивает с дороги, когда гаснет луч солнца…

Мать поворачивает с дороги, когда гаснет луч солнца, а отец обнимает её за плечи. Оба они старые, сидят на террасе Стеклянной Башни и восхищаются панорамой заповедника. Антон поднимается по кристальным ступеням со стаканом холодного пива в руке. Заиндевевший стакан. Хорошее пиво. Он наклоняется к родителям и желает им всего наилучшего в годовщину свадьбы. Сотую? Сто двадцатую? Во сне трудно считать, во сне тебя в следующий класс не перевели, гений ты. Отличник по пластике, литературе и даже музыке, но двоечник по физике, химии и просто дубина в королеве наук.

– Какая это годовщина, чтоб его?! Она как-то называется хотя бы?

– Это не имеет значения, – говорит Марина. – Выпьем за их здоровье.

Антон и Марина выглядят очень молодо. Они встречаются в телах, в которых могли никогда и не встретиться.

– Почему родители старые?

– Так должно быть, – сентенциозно говорит Надя. – Родители старше детей, таков правильный уклад этой планеты.

– Нужно соблюдать порядок мира, иначе нас поглотит Всесожжение, – смеётся отец.

Он прикуривает матери длинную красную сигарету, а сам набивает трубку. Францишек-рассказчик сидит между Вивьен и Луизой на кожаном белом диване. Он вытягивает перед собой руки, они кажутся чистыми, ещё не запятнанными кровью. Не обросшие дулами пулемётов.

Все начинают соревноваться в шутках, каждый хочет быть лучшим. Отец говорит, что мог бы купить целый город, а мама пропеть все любовные истории. Антон – обогнуть мыс Горн после охрененного «материала», а Марина – щелканьем пальцев возбудить целую толпу на улице. Луиза убеждает Вивьен, что, если бы захотела, могла бы разбить стеклянную стену и выпрыгнуть как птица, и с ней бы ничего не случилось. Она старается быть смешной в своей грубоватой манере, но Вив перестаёт улыбаться. Францишек вспоминает, что она погибла в падающем дельтаплане. И просыпается с криком, который на протяжении всей этой сцены словно застрял в горле.

Крик выбирается наружу с громким рыком дирекса. Пулемёты стреляют огнём. Рука вампира с продолговатой гранатой падает на тротуар, оторванная до локтя. Повстанцы собираются стрелять, целятся в туманную фигуру, которая свалилась на них, как хищных дрон. Начинается резня, в ход идут огнемёты, гарпуны и мачете. Сигур целится в головы, лопающиеся от хелиосов как спелые фрукты. В неё тоже попадает град снарядов, которые в большинстве случаев соскальзывают по гладкой поверхности брони.

Языки пламени. Одна из пуль попадает в край кольца зрения, ослепляя четыре градуса левой панорамы, другая уничтожает гарпун, ещё одна – контейнер на плече.

Бреннеке укладывают двух беглецов, остальные бросаются на дирекса. Схватка, последняя сцена. Они знают, что проиграли, но должны нанести как можно больше ударов. Главной целью – важнее, чем победа – является уничтожение жизни. От раны, нанесённой мачете, Сигур начинает истекать кровью, острие вошло глубоко в запястье под движимой панелью. Конструкторы не предвидели настолько близкого контакта, голубые струйки крови стекают на землю. Не предвидели, что из-за любви дирекс задержит огонь и бросится в толпу вампиров. Сделает всё, чтобы не ранить одинокую женщину.

Последний противник умирает с разорванным животом. Дымящие внутренности на тротуаре. Сигур тяжело дышит над окаменевшей матерью. Из её рук спадает конверт, открывая обуглившиеся останки ребёнка. Возвращается тишина, которая висит над Раммой, словно туман. Изгнанная лишь на миг, терпеливая и могущественная королева. В этой тишине раздаётся придушенный шёпот, единственный голос, который может родиться в гортани дирекса:

– С вами ничего не случилось?

Женщина не отвечает.

– Я отведу вас в безопасное место, пожалуйста, идите за мной. Шум борьбы приведет сюда следующие подразделения.

– Я хочу умереть, – женщина поднимает глаза на чудовище. Камуфляж перестал действовать. – Позволь мне умереть, кем бы ты ни был. Только об этом прошу тебя.

Сигур не понимает людей, они останутся для неё неисследованной загадкой. Она любит эту молодую женщину, которая склонилась возле её ног и открыла свой затылок. На белой шее серебрится цепочка. Она просит о смерти, желает этого небытия больше, чем всего остального.

– Режь, – просит она, убирая с шеи светлые пряди волос.

Из указательного пальца дирекса выдвигается коготь, – лезвие длиной больше десяти сантиметров, отделанное нанопилой. Гигант заносит руку для удара. Технически это до банального просто: разрез нужно сделать криво, как в гильотине, так, чтобы большой натиск пришёлся на маленькую поверхность. Лезвие было спроектировано для материалов значительно более твёрдых, чем человеческое тело (для дерева, пластика, проволоки). Хорошо было бы попасть между шейными позвонками, хотя разбитая кость это мелочь – стиснутый кулак дирекса пробивает бетонные стены. Но сейчас он недвижимо завис. Сигур долго смотрит на девушку, моргая всеми глазами, как будто в ожидании знака, который бы задержал экзекуцию. Убийство человека – это предательство, моральное самоубийство.

Сознание Сигур расслаивается на тонкие пластыри, когда бронированная рука опускается. Она сходит с ума от отчаяния, ударяет в мягкий затылок. Голова катится по тротуару, падает с небольшого возвышения и останавливается под колёсами тёмно-синего фургона. Дирекс рассматривает всё это, стоя возле судорожно дёргающегося тела. Она не понимает своего действия. Прогрессирующая дезинтеграция.

Вот шанс для Францишека Элиаса. Если он хочет выбраться из заточения, то должен воспользоваться голодом. Он должен съесть человеческое мясо, опуститься до грёбаного каннибализма, сломать табу. Поэтому он сдирает с женщины шёлковое платье и одним движением упаковывает тело в пасть. Хрустят кости, разгрызаемые акульими зубами. Кровь брызгает красным фонтаном. Кровь человека, настоящая кровь. Обед посреди улицы, в ходе которого он может умереть. Миг невнимательности, и вампиры вынырнут из темноты. Трёхметровое тело шатается как пьяное под стенами библиотеки, выбивает стёкла, ломает доски объявлений. Оно выплёвывает пластиковые сандалии и закрывает чёрную глотку, в которой булькает свежее мясо. Отяжелевшим шагом поворачивает в боковую улочку.

Колыбельщики – это мастера превращения, ведь – несмотря ни на что – они сохраняют непрерывность и учатся управлять новой оболочкой. В этом смысле Ронштайн не ошибся, сделав выбор. Даже сейчас, когда вспомогательный мозг потерял власть над биологическим автоматом, у дирекса есть шанс выполнить задание.