Цезарий Збешховский - Всесожжение [litres]

Тела Серых и Эрика лежали скрученными на обитых светлой кожей сидениях «мерседеса». Водитель, втиснутый между креслом и рулём, был ещё жив, посылая в эфир запутанные мысли. Одурманенный чем-то сильным, что затронуло его мозг, он повторял без остановки:

– Он пришёл, чтобы нас освободить. Всё вокруг исчезнет и появится снова. Он есть слово, которое произносится в конце.

– Кто тебя растоптал, словно сгнивший плод? – спросил Ариан.

– Иди сюда! – крикнул Ронштайн. – Быстро!

Перед капотом машины стоял Ковчег – серебристый чемоданчик, из которого мягко вытекали струйки пара. Ариан потянул за ручку, и перед их глазами показалось фиолетовое нутро. Восемнадцать камер, сложенные в три ряда по шесть. Серые хранили в них плазмат, растворенный в человеческой лимфе, охлаждённый до нуля по Кельвину; стакан бога, задержанного в безвременье, наибольшее скопление энергии, которое когда-либо находилось среди людей.

Сейчас камеры были разогреты и пусты, а во всём диапазоне не было и следа бога. Они вытащили из машины раненного водителя и тут же ворвались в его разум, не обращая внимания на свирепые проклятья. Открытые переломы кровоточили, сломанные ребра пробили лёгкие.

– Покажи нам! – приказал Ариан.

– Простите, – шепчет Эрик, падая в дверях гаража; его лицо посинело от инсульта.

Серые заходят внутрь, окружают сидящего на полу Криса. Он читает книжку, словно не замечает их. «Небытие зависимо от специфичных черт бытия. Небытие само по себе не обладает никакими чертами и не может их в нём выделить. Оно приобретает черты, ссылаясь на бытие…»

Его окружала темнота, какой они ещё никогда не встречали, идеальное небытие без дна. Она вытекала из щели между личностями, в которой извивались черви страха. Щель была так глубока, что закрывала даже плазматические струны. Один из Серых протянул руку к чемоданчику, который лежал за спиной Криса, и отдёрнул её, ошеломлённый. Из его середины вырвались языки огня и загорелись над головой человека. Это видимое лицо Духа, которое знакомо только самым старшим горо. Тот, кого тысячу лет пытались обуздать, поселился здесь, в бетонной пустыне.

Они кинулись на Криса, предчувствуя, что у них нет шанса. Ужасная сила уничтожила их внутренности, взорвала мозги, мир расцвёл кровью. Они ударялись о стены и пол. Серый, который тянулся к чемоданчику, вытащил из кармана пистолет и выстрелил себе в сердце. Двое других, сцепившихся в смертельных объятиях, сломали друг другу гортани, шейные позвонки и рёбра. Визг перепуганных зверей быстро сменился хрипом и тишиной.

Водитель полз по бетонному полу в сторону ботинок мужчины; тяжёлый каблук раздробил его ладонь. Только сейчас он понял, что должен покориться Его воле.

– Я Твой слуга, – сказал он покорно.

– У Него нет слуг, – ответил Крис. – Этим он отличается от Спасителя, что следует сам и не размножает вокруг себя жизнь. Он собирает жизнь, чтобы вместе с ней оставить это место… – он закашлялся. – Вы, Алхимики крови, заточили Духа, приготовив погибель, про которую ничего не знаете. Дух освободился руками людей и убьёт всех, кто называет себя Его слугами.

Мужчина замолк, впав в оцепенение. Ветер осушил мокрую землю перед гаражом и захлопнул незакрытые двери. Перегорела лампочка над загромождённым столом.

– Ты ― Соперник? Поведёшь нас против Серебристых?

– Это Святая война, но вы не знаете её цели. Думаете, что это война между верой и сомнением, добром и злом… – Крис захватывает кружащиеся вокруг частички плазмата, души горо и Эрика. – Речь идёт о равновесии между непрерывностью и ростом. Он и Мессия – это две бесконечности, между которыми течёт информация.

Он выдохнул на пол кровь и куски мозга. Приказал горо загнать машину в гараж и уложить трупы на сиденьях. Водитель, ослабевая от боли, выполнил приказ. Он проводил взглядом мужчину, который утонул в тёплой, летней ночи. Почти мёртвая, но пронзающая сила Его воли.

– Куда идёшь, господин? – крикнул ему в след.

– В место, где найду ответ, – повторил мысленно Крис. – Найду ответ, кто я.

Ронштайн побежал к машине, набирая номер экстренного вызова на мобильном телефоне. Когда Ариан выскочил из гаража, в трубке раздался голос Габриэля:

– Говори без шифра, потом уничтожим эту линию.

– Тот, кого мы искали, был кем-то бо́льшим, чем мы думали… это он открыл Ковчег, плазмат соединился с ним, мутировал, слился с шизофреничным мозгом. У Серых не было шансов. Нас спасла слабость человеческой оболочки. Он использовал её, перед тем как добраться до нас, и, конечно, должен умереть, чтобы восстановиться.

– Вы убили его?

– Это вышло случайно, пока мы его прослушивали.

– Значит, он уже воскрес. Переход от смерти к жизни, который люди называют песах, завершился. Монстр не может свободно владеть телом живого человека, потому убивает носителя. Где вы его оставили? Где он сейчас?

– Мы оставили его в квартире, с Яни…

Ариан гнал по микрорайону, не обращая внимания на своенравных велосипедистов, детей, играющих у дороги, и бездомных собак. Вблизи торговых ларьков он сбил женщину, которую Ронштайн не успел остановить.

Дом Юлии Мейн окружали ротозеи. Из окон на пятом этаже валили клубы дыма, по почерневшей стене блока ползли языки пламени. Одни пожарные пытались успокоить стихию и перепуганных жильцов, другие кинулись в здание, чтобы гасить пожар со стороны коридора. Одна из машин включила подъёмник, струя воды ударила в оконный проём. Крики людей, перемешанные с воем сирен, затрудняли Рону сканирование.

– Его нет внутри, – наконец, произнёс он в трубку. – Он забрал с собой тело Яни и тела Серых. Помещение сгорело полностью. Юлия Мейн мертва.

Они продвигались медленно, отслеживая Криса по следам в эфире. После обеда добрались до маленького мотеля в двадцати километрах к северу от Раммы. Прогиб струн подтверждал, что он ненадолго тут останавливался. Они внимательно приглядывались к дешевому пластиковому помещению: в местном ресторане было немало людей, в воздухе висели сигаретный дым и вонь сгоревшего масла.

– Это она, – Рон указал на темноволосую официантку.

– Вижу, – буркнул Ариан. – Её мозг сияет как морской маяк.

Девушка кинула взгляд в их сторону. Они влезли в её воспоминания очень осторожно, чтобы не уничтожить. Настоящее переплелось с прошлым и закружилось в свете старых ламп. Был полдень, и одновременно опускались сумерки. Гости перекрывали друг друга, как призраки. Их голоса сливались в один нестерпимый шум.

Её звали Карен. Она постоянно думала про ребёнка, которого оставила под присмотром матери. Они опустились глубже и увидели, как она подходит к столику, за которым сидел одинокий мужчина. Яни всматривался в решётку замызганной скатерти. Он считал бело-голубые квадраты, беззвучно шевеля губами.