Цезарий Збешховский - Всесожжение [litres]

– Он не выживет, – произнёс Ариан.

– Я могу ему впрыснуть остальное. Будет больше двух грамм, – Яни достал суспензию, которую приготовил из капсул. – В несколько раз превысим допустимую дозу.

– Знаю, что превысим , и этот поганый транквилизатор таким способом не дают, но у нас нет выбора, – Рон стоял в центре спальни и внимательно смотрел на них. – Нам осталось двадцать часов. Мы не знаем, где груз и сколько времени нужно, чтобы до него добраться. Я не допущу, чтобы мы мчались куда-то в последние секунды, словно в паршивом фильме.

Яни стиснул вену на руке Криса и глубоко вонзил иглу. С приоткрытых губ человека сорвался вздох. Шприц упал на пол, впрыснув искусственный свет в разрушенный мозг.

– Приближается приступ эпилепсии, – сказал Яни.

Ронштайн поспешно разломал ночную лампу. Ему удалось засунуть хромированную трубку между челюстями парня. В это время Юлия Мейн зашла в столовую, громко сетуя на своё одиночество. Она села в кресло напротив безголовых трупов и начала плакать.

Когда горо собрались возле кровати Криса, его тело трясло от конвульсий. Они задали ему только один, очень простой вопрос: где находится Ковчег?

Крис подумал о женщине, которую встретил на автобусном маршруте 115. Она дремала на стуле, сидя через несколько рядов перед ним, и билась головой о пластиковый компостер. Он улыбался под нос и считал повороты, на которых она забавно выгибалась, словно резиновая кукла. Восемнадцать, девятнадцать… Похоже, у неё действительно была резиновая шея.

Внезапно она открыла глаза, и улыбка замерла на его губах; с этой секунды он стал бояться. Дорога из госпиталя св. Альберта, куда он ездил на занятия дневного отделения, домой, в Захем, занимала сорок пять минут. Сто пятнадцатый трясся с юга на север, останавливаясь на пустых остановках. У Криса было ещё полпути впереди, когда он услышал навязчивый голос:

– Выходи! – сказала женщина со злостью. – Как ты можешь смеяться?

Двери со свистом открылись. и он оказался на разогретой улице. Было душно, Крис дышал с большим трудом. Минута, и седое небо упало на землю струями дождя. Гроза всегда пугала его, но в этот раз он не спрятался от огромных холодных капель, а побежал домой, плача от злости и жалости.

Потом он сидел за кухонным столом и смотрел, как мать выливает тесто на разогретую сковороду и переворачивает его плоской деревянной лопаткой. Воздух в квартире был наполнен сладким ароматом, от которого заворчало в желудке.

Крис обрадовался, увидев, как в комнату входит брат. Схватил тарелку с блинами, поставил её на подоконник и стал жадно есть.

– Запей, а то подавишься, – как обычно произнесла мать.

– Хорошо, – ответил он с полным ртом.

– Сейчас он перегрызёт трубку.

Тело Криса извивалось на кровати. Изо рта шла пена; закатившиеся глаза придавали лицу выражение одержимости, за которое когда-то отправляли на костёр. Припадок был долгим и очень сильным.

– Нужно перемотать воспоминания, иначе мы утонем в деталях. Он страдает исключительным отсутствием селекции, – Яни окончательно потерял терпение.

– Используем болезненное чувство безвременья и сократим его дистанцию до прошлого, – произнёс Ронштайн. – Сосредоточься на одном аспекте – он должен увидеть ковчег, должен поверить, что видит его сейчас, и от того, что он сделает, зависит его судьба.

– Он сжимает зубы, словно дикий пёс, – сказал Ариан. – Сейчас перегрызёт трубку.

Он едет с Эриком на его большом, проржавевшем «шевроле». Они петляют по кварталу, и Крис уже знает, что они направляются в сторону старых гаражей над каналом. Это опасный район, но у Эрика есть служебное оружие.

Что-то случилось. Буквально секунду назад он ужинал и слушал причитания матери; сейчас сидит в машине с братом, который не хочет раскрывать, зачем его забрал. Он только буркнул что-то про катастрофу самолёта, но так поспешно, что Крис ничего не понял.

Они выезжают на площадку, усыпанную шлаком. Камни хрустят под колёсами, а фары выхватывают из мрака три фигуры на фоне стены. Мужчины курят. На деревянном ящике стоят водка, какой-то цветной напиток и пластиковые стаканчики. Появление незнакомцев вызывает у мужчин беспокойство.

Эрик выходит первым и идёт в их сторону, держа за спиной тонфу, полицейскую дубинку. Крис следует за ним. На вопрос одного из пьянчуг, что они тут ищут, Эрик со всей силы бьёт его под колени. Когда мужчина падает на землю, то получает сильный пинок в лицо.

– Что?! Почему?! – запинается старший из друзей.

Пистолет, снятый с предохранителя, убеждает их окончательно. Быстро двигаясь, они поднимают с земли коллегу в полусознательном состоянии и тянут его в сторону канала. Они такие жалкие, что Крис отводит глаза. Слышно, как издалека доносятся их невнятные проклятья.

Эрик вытаскивает из багажника что-то серебристое, блестящее и бежит к ближайшему гаражу.

Он зажигает свет над столом, заставленном инструментами, и осторожно кладёт на него чемоданчик. Тот отдалённо напоминает металлический ящичек, в котором коммивояжеры носили замечательные приборы, необходимые каждой хозяйке. У него крепкая, обтянутая кожей ручка и гравировка по бокам в виде треугольника. Три кодовых замка заставляют относиться к нему с уважением.

Эрик показывает брату красную наклейку рядом с центральным замком. Сложная, геометрическая формула складывается в голове Криса в последовательность знаков. Он сразу понимает: это номер телефона, а не шифр. Говорит про это Эрику. Хочет знать, откуда чемоданчик и для чего он.

– Поймешь в свое время, – цедит Эрик. – Сначала пообещай, что ты никому не повторишь то, что я расскажу. Никому, Крис!

– Ты же знаешь, – кивнул Крис. – Я никогда тебя не разочаровывал. Я не рассказал про наркотики и девушку, которую мы встречали в парке…

– Хватит! – нервно отрезал брат.

Голоса приказывали Крису, чтобы он слушал внимательно, не пропуская ни слова из этой истории. Эрик рассказывает о трагедии в аэропорту.

Он только что закончил дежурство и переодевался в комнате охраны, когда шеф смены ответил на звонок, отложил трубку и посмотрел на своих людей округлившимися от страха глазами.

– Через пять минут в нас врежется «Даймлер 111», – промолвил он. – Внутренний рейс из Сигарда с девяносто девятью пассажирами на борту. У него повреждена система навигации. Пилоты отравлены и не управляют самолётом.

Они кинулись по своим местам.

Эрик с тремя коллегами выводили пассажиров из главного зала. Их не информировали через динамики, потому что паникующая толпа утопила бы аэропорт в хаосе. Они формировали маленькие группки и показывали дорогу из терминала к наземному паркингу. Минуты шли. Эрик вспотел, но на автомате хватал за руку следующего пассажира, говорил пару слов и толкал в сторону выхода.