Цезарий Збешховский - Всесожжение [litres]

– Я уверена, что именно поэтому ты сделаешь всё, чтобы победить.

– Ты выбрала поле со многими точками защиты, значит, я использую все очки опыта, – он погладил её худую руку. – Хотя бы позволь мне первому бросить кости в этой партии.

– Добрый бог не играет в кости, – она задумчиво покачала головой. – Не забудь, кстати, что ты должен ещё принести мне парочку безделушек снизу.

– Конечно, дорогая.

Герман встал из-за стола и пошёл в подвал. Он прошёл очередную комнату и в каждой рассматривал через окно голые деревья и солнце, которое несмело выглядывало из-за туч. Потом спустился по узким ступеням и нащупал выключатель на стене. Несколько лампочек осветили длинные деревянные полки, заставленные самыми разными продуктами. Среди бутылочек, баночек и бочонков возвышались огромные, украшенные вручную банки квашеных огурцов. Стояли тут и пузатые бутыли с домашним вином и алхимическая аппаратура для перегонки спирта.

Мужчина с наслаждением углубился в лабиринт полок и осторожно выбрал две банки черники и малиновый конфитюр, завёрнутый в клетчатую салфетку. Он оглянулся, размышляя о том, каким больным должен быть рассудок, чтобы увидеть в этом месте дом игры. Сколько холода нужно иметь внутри, чтобы остудить флуоресцентным светом это необыкновенное, тёплое место, сколько паранойи прорастает в человеческих головах, творя теории заговоров. Каким страшным является этот мир, в котором ему выпало жить.

Конфитюр ненадолго поднял ему настроение, позволяя накопить силы на очередную битву. Хотя он не должен оставаться тут надолго, один на один с историей человечества. Нужно возвращаться наверх, возвращаться к прерванной работе. Герман задумчиво покивал головой и погасил свет.

В тишине, которая наступила после его ухода, раздался шелест передвигающихся предметов.

Крис стоял на краю дороги. Утреннее солнце начинало припекать, и мелкая пыль прилипала к потной коже. Он считал проезжающие машины, ожидая, пока приедет подходящая. Все имело какой-то смысл: номер автомобиля, цвет краски, очки на лице водителя. Наконец он махнул рукой, и рядом со свистом затормозил большой грузовик. Парень поднялся по ступенькам в кабину и заглянул внутрь.

– Куда? – спросил его старый Мишель, водитель.

– Подкинешь до Трузе, – произнёс он и беззвучно добавил: – К месту, где я найду ответ .

– Садись, это недалеко, отсюда километров пятьдесят.

В кабине было холодно и пахло старосветским освежителем. Крис удобно устроился и закрыл глаза. От яркого солнца на веках мельтешили танцующие пятна. Его оглушали голоса, которые он слышал в голове, шар мыслей покатился внутрь, откуда нет возврата.

Он не помнил, что ищет в Трузе.

Радио S. C. , как всегда в воскресенье, передавало хиты прошлых лет; Блэк Фрэнсис истерично пел:

Слушая музыку, Крис видел себя глазами Мишеля: двадцать лет, щуплый блондин, выцветшая рубашка и джинсы. Старый водитель все ещё не верил, что этим июньским утром вдруг сделал исключение и взял попутчика.

Незнакомец выглядел уставшим. Его присутствие все больше беспокоило Мишеля; к счастью, до Трузе остался только километр.

– Плохо себя чувствуешь? – спросил он.

– Плохо, – правдиво ответил Крис.

– Ты чем-то болен?

– Я болен внутри, – спокойно объяснил он. – Ты не поймёшь этого.

Мишель не стал продолжать разговор. С облегчением припарковался перед Большой Развилкой, где пересекались две автострады.

Крис забыл попрощаться; скорее выпал, чем вылез из кабины. Он окунулся в жару, которая плавила мысли и асфальт. Медленно отправился в сторону моста, потом сел под белым столбом.

– «Небытие хотя и отрицает бытие, все равно от него зависит», – лихорадочно повторял Крис. – «Зависимость означает две вещи. Прежде всего, подчёркивает онтологическую первичность бытия перед небытием. Нельзя было бы говорить об отрицании, если бы не предшествовало ему утверждение, которое можно отрицать» [45] Здесь и далее цитаты из работы Пауля Тиллиха «Мужество быть» (1952). , – слова слетали с губ все быстрее.

Он дрожал и стучал зубами, хотя воздух аж дрожал от перегрева. Когда что-то заслонило ему солнце, его внезапно охватил приступ. Скрюченные пальцы зарылись в траву, а с губ сорвался стон.

– Полная дезинтеграция, – сказал кто-то в его голове. – Его мозг напоминает кучку пыли – подуй сильней, и от неё не останется и следа.

– Цитирует компульсивно, – отметил второй голос. – Мы должны его забрать, Рон. Тут уже ничего не поделаешь.

– Он читает Пауля Тиллиха, но некоторые предложения искажены. Это императив отрицания или блокада восприятия, которая на несколько часов отрезала мозг от импульсов.

– Подумаем об этом позднее.

– «Все представители классического христианства трактуют смерть и грех как союз противников, с которыми мужество веры должно сражаться…»

– Не бойся, Крис, – прошептал кто-то очень близко. – Ты уже в безопасности.

Сильные руки подняли его с земли и за мгновение он оказался в машине. Наконец-то он не боялся, что собьётся с пути. Смотрел на мужчин, которые его нашли, и чувствовал к ним глубокую благодарность; он не знал, что его глаза всё ещё закрыты.

– У тебя есть идея насчёт его анамнеза, Яни, – спросил голос. – Любой способ будет слишком инвазивным. Нам нужно несколько месяцев, а у нас-то осталось лишь несколько часов.

– Езжай на станцию. Поговори с Габриэлем.

– Сирил в четырнадцати километрах отсюда, – прочитал на экране консоли Рон. – Надо перекусить. Уже целые сутки не ел.

Графитово-серый фургон с затемнёнными окнами остановился возле ресторанной террасы позади заправочной станции «Сирил». В нескольких метрах от него, под зелёной крышей, Яни цедил лимонную воду со льдом. Он наблюдал за Роном, который бежал к сетевому автомату. У них было мало времени, хотя то, что они нашли Криса, и так казалось чудом. Яни усмехнулся: слова «чудо» не существовало в его словаре. Чудо и стечение обстоятельств – это паранойя человеческих умов.

Рон набрал номер и ввёл несколько паролей, которые потребовал автомат.

– Габриэль Сурус, слушаю?

– Это Харви Ронштайн. Мы нашли парня на автостраде А4, сто пятьдесят километров на запад от Раммы. Его состояние серьёзное, аутическая петля вызвана необычайно сильными импульсами. Недостаток вербального контакта, у нас также трудности с непосредственным пониманием. Мы не знаем, что делать.