Денис Килесов - За Хребтом [publisher: SelfPub.ru]

– Мне надо будет разбудить Хасара через три часа.

– Успеем.

– Там ведь радиоактивное заражение!

– Байки.

Молодой подпольщик еще раз оглянулся на спящих и почесал затылок, колеблясь.

– Ну что, – спросил Юшка, – посмотрим поближе?

«Все равно это не взаправду, не может быть такого на самом деле».

– Пошли, – махнул рукой Лем. Сон становился все интереснее.

Скелеты зданий, хорошо видимые издали, вблизи оказались лишь чудом устоявшими фасадами. За ними начиналась сплошная каменоломня, месиво из бетона, кирпича и щебня, из которого тут и там торчали, словно скрюченные пальцы мертвецов, прутья арматуры. Луна лишь отчасти освещала безмолвный могильник, поэтому Лем и Юшка аккуратно карабкались по холмам строительного мусора, стараясь не споткнуться в полутьме, ведь любое падение на проржавевшие от времени металлические прутья чревато болезненными ощущениями. Некогда широкая автомобильная дорога представляла собой нагромождение огромных глыб с россыпями остовов автомобилей ушедших эпох. Стаи теней ютились между фундаментами домов, стертых в порошок. Лему оставалось лишь ошарашенно озираться вокруг. «Что же за мощь способна на такое?» – спрашивал он себя и не находил ответа. Искореженные очертания города стояли в мрачном оцепенении. Они ждали. Замерли в бесконечном ожидании момента, когда время сдует их с полотна истории, словно пыль с книжной обложки.

Лем увидел белую табличку, валяющуюся на относительно ровном участке асфальта. В Демиругии на таких указателях пишется название города, в который попадет путник, если продолжит движение. Однако эта табличка была пуста. Краска давно стерлась с металла, унеся с собой название этого города.

– Как называется это место? – обратился Лем к Юшке, ковыляющему впереди.

– Понятия не имею, как оно называлось раньше, – развел руками он, – видать, его сровняли с землей слишком давно. Но я придумал свое название – «Мертвый Город», тебе нравится?

– Да-а… – неопределенно протянул подпольщик, разглядывая накренившийся над дорогой дом. Он был опутан целой сетью полуистлевших проводов, удерживающих его от падения, – точнее не скажешь. Какая сила способна на такое?

– Это все сделали люди, Лем, – печально улыбнулся Юшка.

– Такого просто не может быть. Никакого пороха не хватит, чтобы совершить такое, – снисходительно объяснил подпольщик, – и никто в здравом уме не будет поступать так с целым городом. Ведь здесь жила целая куча народа, возможно, даже МИЛЛИОН ЧЕЛОВЕК!

– Так и есть, людей здесь жило, что муравьев. Я, правда, не силен в науках, не знаю, как работает оружие, но одну вещь знаю наверняка. Если человек захочет чего-то больше жизни, он способен совершить невозможное. А чего желает в глубине души почти каждый?

– У всех разные характеры, это слишком сложный вопрос.

– Когда я смотрел вот на это, – Юшка ткнул пальцем в сумрак, клубящийся в разрушенных переулках, – мне придумался ответ. Каждый хочет, чтобы ему было хорошо. И если другим от этого будет очень плохо, то так даже лучше. Ты говоришь, такое сделать невозможно, потому что ваше оружие так не может. А я говорю, что возможно, потому что ваша душа это очень даже может.

– Да что ты, в самом деле! – возмутился Лем, – всех под одну гребенку. И вообще, я, конечно, знаю, насколько жестокими бывают некоторые, но чтобы так… Не верю.

– Я покажу тех, кому ты поверишь, – пообещал Юшка и устремился вперед.

Глядя на улицы Мертвого Города, трудно поверить, что здесь могла кипеть жизнь. Что скомканные кузова были раньше машинами и имели хозяев, чинивших их в гаражах каждую пятницу. Что бездонные провалы окон были застеклены и занавешены домоткаными занавесками. Город будто просто покинули и оставили на растерзание жестокой природе, которая с ненавистью относится к человеку и всем его творениям.

Воздух застыл и сгустился, словно топленое молоко. Глухая, до звона в ушах тишина набухла над Мертвым Городом, подобно дождевой туче. Кажется, само время остановилось, сведя воедино последний момент Жизни и первое дуновение Смерти. Оно замерло в сонном оцепенении без единого движения. Призрак прошлого спал, уморенный однообразной чередой одинаковых лет.

Вдруг откуда-то из глубины россыпи развалин, из неуклюжих нагромождений бетонных плит зазвучала музыка. Это была скрипка. Она робко и пугливо, как проклюнувшийся росток, раздвинула ватную тишь и начала расти.

– Юшка! – вскрикнул от неожиданности Лем.

– За мной, скорее, – бросил на бегу провожатый Лема и припустил к дому через дорогу.

Подпольщику ничего не осталось, как рвануть следом во влажную тьму. А тревожная скрипка пела все громче своим дребезжащим, словно старческим, голосом. Она будто только проснулась от векового сна, распахнула глаза и увидела, как сильно изменился мир вокруг. Дрожащий звук лил темную горечь высохших слез, и эхо его осторожно кралось по пустым улицам среди пыли и пепла давних пожарищ. Горькая обида, которая сворачивается в плотный ком где-то в груди под солнечным сплетением, была обращена в звуки старым музыкальным инструментом.

– Сюда, – позвал Юшка из темноты оконного проема второго этажа и протянул костлявую руку с длинными ногтями.

Лем схватился за нее и рывком подтянулся, мельком удивившись силе своего хилого на вид проводника. Едва подпольщик залез внутрь дома, очутившись в квартире, Юшка вновь направился в темноту, не желая задерживаться.

– Что это? Кто играет? – бросил Лем в спину проводнику, но тот даже не повернулся. Пришлось поспешить за ним.

Следуя за горбатой фигурой Юшки, Лем прошел через коридор и вышел на лестничную площадку внутри подъезда, пнув по дороге какой-то мусор. Этот мусор оказался аккуратно сложенными в форме пирамиды человеческими костями с посеревшим черепом на вершине. Лем замер на мгновение, с ужасом смотря, как серый грязный шар с посмертным оскалом катится к противоположной стене.

– Сон, просто устал днем, – пробурчал он себе под нос и зашагал вверх по лестнице.

– Скорее, скорее, пропустишь! – поторопил приглушенный голос Юшки.

Его голос доносился из глубины очередной квартиры с раскрытой нараспашку входной дверью. Лем поспешил туда.

Усевшись рядом с окном, Лем выглянул на улицу и проследил за направлением взгляда своего проводника. Порыскав глазами по развалинам, он, наконец, различил таинственного скрипача в рассеянном лунном свете. Это был мальчик. Он стоял, одетый в белую безрукавку, легкие шорты и летние сандалии, на шее у него ярко красовался алый платок, пылающий вызовом и непокорностью в мире серых теней.

– Я не знаю, как его зовут, – прошептал Юшка, – но я называю его Сашки.