Дэвид Вонг - В финале Джон умрет [издание 2019 г.]

Хотелось есть. Осенний воздух пробирал до костей.

Окошко для обслуживания автомобилистов работало круглосуточно. Дрожа от холода, я заказал две сосиски, вернулся на стоянку, сел на тротуар и съел обе, глядя на плакат.

Арни остановил машину на поле, заросшем сорняками, которое, если бы его заасфальтировали, стало бы парковкой у торгового центра.

– Итак, – заговорил журналист, – особые мятные конфеты, кресты, Библии, вообще вся эта история – лишь часть хитроумного плана, цель которого – продать мне подписку на христианский журнал «Вехи»? Сейчас вы всучите мне несколько брошюрок с изображениями Иисуса, а затем отправитесь рассказывать эту историю следующему грешнику? Вонг, наверняка существуют и менее замысловатые методы.

– Нет. Кресты и все прочее действует потому, что мы веруем. Или же в каждом из нас заключен источник энергии, и нужно просто уметь им воспользоваться.

– Это сайентология, да?

– Крисси и Векслера мы больше не видели, – сказал я. – Даже по телевизору. Как только Векслер вышел из больницы, они уехали из города.

– Это то самое место? – спросил Арни, прищурившись на раскинувшийся остов торгового центра.

– По-вашему, в городе может быть два таких места?

Я пригладил волосы и уставился на темные провалы окон разрушенного комплекса. Где-то еле слышно шуршал пластиковый тент.

– Арни, вам страшно?

– А что, должно быть страшно? Здесь водятся привидения?

– Если бы. Нет, все не так просто. Вы говорите «привидения» и представляете себе призрак старушки, который бесцельно туда-сюда бродит. Существа, которые разгуливают здесь… я не уверен, что они когда-то были людьми. Или были, но давным-давно, и все уже забыто. Представьте себе Гитлера, Влада Пронзателя или даже злобного старика на помойке, который крадет и заживо хоронит чужих кошек. А теперь представьте, что эти парни не связаны никакими ограничениями. У них нет тел, стало быть, они не могут умереть или устать. Дайте им целую вечность. Представьте себе их злобу, черную глыбу ненависти, которая плывет по потоку вечности и пылает, пылает, пылает, словно пожар на нефтяной скважине.

Арни ждал, что я продолжу. Я молчал.

Вдруг я понял, как сложно будет рассказать следующую часть истории. Я думал, что мне станет лучше, если кто-нибудь обо всем узнает. Но следующий эпизод больше всего походил на исповедь.

Я вышел из машины и направился к бетонному пандусу, который должен был стать погрузочной площадкой мертворожденного торгового центра. Дверь со стороны Арни щелкнула, затем хлопнула, и я понял, что он идет за мной.

– В городе жила девушка, – сказал я. – В прошлом году она исчезла. Эта история не произвела большого шума, но информация сохранилась, можете проверить.

– Сейчас угадаю: вы – последний, кто общался с этой девушкой.

Я промолчал, забрался по пандусу и подошел к дверному порогу. На пороге меня встретил знакомый запах плесени и мочи.

Оторвав полоску желтой полицейской ленты, я зашел в прохладный мрак.

Летом, через год после того случая с Векслером, я понял, что за мной следят через телевизор.

Я это чувствовал – так же, как вы чувствуете, что кто-то смотрит вам в спину. С экрана за мной следила пара глаз. Я старался не обращать внимания, убеждал себя в том, что никому не интересно тайком наблюдать за молодым человеком двадцати трех лет, который день за днем сидит на диване и поедает буррито с фасолью из «Тако белл» (восемьдесят центов штука, два буррито и «кола» за три бакса). Но, конечно, я понимал, что пытаюсь себя обмануть. Очевидно, в этот период у кого-то были веские причины наблюдать за мной – не считая заманчивой возможности любоваться моими идеальными ягодицами.

Однажды вечером, когда по «Хистори чэннел» показывали документальный фильм «Десять самых опасных боевых кораблей» или какую-то другую фигню, я отвернулся от телевизора, подошел к зеркалу, висевшему на противоположной стене комнаты, чтобы провести пару раз щеткой по спутанным волосам, и замер.

В зеркале, за плечом, я увидел телеэкран.

Лицо.

Лицо странной формы, и черты человеческие, но не совсем . Лицо Майкла Джексона, лицо-маска. Глаза слишком большие, нос чуть смещен от центра. Оно смотрело мне в спину.

Я повернулся к телевизору, с ужасом втянув воздух сквозь сжатые зубы. Щетка полетела прочь.

На экране в клубах дыма шел ко дну «Бисмарк».

Наверное, в этот момент большинство заподозрило бы у себя расстройство психики. Ну и что? Заставят пройти пару тестов и выпишут лекарство. Делов-то. Нет, я боялся, что кто-то действительно следит за мной из долбаного телека.

Я рассказал об этом Джону, и он, как и подобает настоящему другу, немедленно приехал. С полчаса мы материли телевизор, потом Джон спустил штаны и прижал к экрану яйца. Мой друг сказал, что мне нужно жить, как ни в чем не бывало, что я расстроен из-за Дженнифер, которая за последние полгода уходила от меня дважды. Он сказал, что мне нужно отдохнуть. Потом мы выпили и до утра играли в хоккей на «Playstation».

Последующие несколько недель прошли точно так же: я мало спал, много пил и лихорадочно играл в хоккей на приставке. Ситуация начала выходить из-под контроля. Вскоре мы уже играли без вратарей, с шестью полевыми игроками в команде, так что матч мог закончиться со счетом 74 : 68. А когда, наконец, мы сыграли за одну и ту же команду («Ред уингз») против тупого компьютера и сделали его со счетом 126 : 0, я понял, что опустился на самое дно.

Причем наблюдение за мной продолжалось.

Собрав волю в кулак, я выбросил пустые бутылки, побрился и даже начал думать о том, чтобы убраться в доме. Я снова начал гладить рубашки. Кто-то прислал мне бутылку якобы со святой водой, и я поставил ее на тумбочку, а над входом повесил распятие, купленное на гаражной распродаже.

После Рождества начался кошмар.

Конец настал в пятницу, когда я вернулся домой с работы. Стоял страшный мороз, и мой автомобильчик едва пробирался сквозь сильнейший буран. Казалось, что у Бога взорвалась машина для приготовления льда, засыпав мир своим содержимым.

Я протиснулся в дверь. На кожаном пальто таяли снежинки, а на теле выступил пот, словно при лихорадке: организм приспосабливался к разнице в пятьдесят градусов между домашним теплом и уличным холодом. Ветер сменился, и весь дом заскрипел; по стеклам застучали льдинки.

Я только что закончил кошмарную, душераздирающую шестнадцатичасовую смену в «Уолли», дыре по прокату видеокассет. Девочка, которая должна была работать ночью, заявила, что не может выехать из дома из-за метели, и попросила меня подменить ее. Сказала, что в большом долгу передо мной, и если мне что-нибудь понадобится, то она выполнит любую – любую – мою просьбу. Думаю, она соврала. Но я собрался с силами и провел тысячу минут в магазине без единого клиента, в мертвой тишине. Теперь мне хотелось только поскорее обсохнуть и свернуться клубочком…