Светлана Пономарева - Город без войны

Крыс на развалинах Сашка с Кешей не настреляли, хотя Сашка один раз выстрелил в сторону подозрительного шуршания, но промахнулся. И Кеша запретил зря расходовать патроны. Другим бригадам везло больше. Обитатели соседней квартиры каким-то образом крыс наловили и теперь жа­рили. Соблазнительный запах доносился до самой подъездной двери, охраной которой теперь никто не занимался. В подъезде стояли Шакал и оклемавшийся Хнык. Они жадно вдыхали воздух, почти прижавшись носами к замочной скважине.

– Сволочи! – выругался Кеша. – Хнык, быстро домой!

Хнык медленно повернулся и посмотрел на парней невидящим взглядом.

– Я хочу есть, – чётко сказал он.

– Если здесь долго стоять, – добавил Шакал, – может, нам тоже дадут.

– Да ладно, – Сашка подтолкнул Кешу к их квартире. – Пусть стоят, тебе-то что?

– Сволочно мне, – объяснил Кеша. – Стоят как попрошайки, а тем, кто жрёт, насрать…

Вечером группу ждало неожиданное потрясение: в большую комнату, где все собра­лись в ожидании, когда Олег раздаст оставшуюся воду, ввалился Женька, держа в руках форменную куртку, завязанную узлом. Под удивленными взглядами ребят он бросил куртку на стол и развязал рукава. На вылинявшей ткани лежали крупные грязные картофелины.

– С поля упёр, за колючкой. Там, где этих уродов гвардейских нет, дедки с утра копают. Ну что, хотите картошечки?

Сашка почувствовал жестокие голодные спазмы и согнулся, прижимая живот руками. Ре­бята не двигались с места, глядя на невиданное сокровище. Первым опомнился Хнык, он выхватил картофелину и тут же впился в неё зубами.

– Не цапай! – заорал Женька. – Я продаю! Картошка – марка.

Сашка встал и, слабо соображая, что делает, наотмашь ударил Женьку по лицу. Они сце­пились, катаясь по полу, и Сашка впервые в жизни почувствовал, что очень хочет убить.

– Мразь ты, Женька, – злобно сказал Олег, когда Сашку всё-таки оттащили от Конькова. – Тебя бы всей бригадой отметелить, да ладно, живи пока…

Картошку ребята испекли на костре и ели, обжигаясь, пачкаясь золой и хохоча.

– Ничего весёлого, – говорил Сашке Олег. – Теперь все начнут воровать. А я отговари­вать не стану.

Сашка глотал горячую рассыпчатую мякоть вместе с кровью, сочившейся из разбитой гу­бы, и смотрел на Хныка – тот натолкал полные карманы сырой картошки и тихо про­бирался к выходу.

– В заначку потащит, – объяснил Олег, – или Шакалу. Хнык пацан неплохой, просто безвольный. Но это от болезни, наверное…

Сашка тяжело молчал и думал, что был не прав, решив, что здесь никому ни до кого нет дела. Вон, Олег Хныка этого несчастного за свой счёт в группе держит, ещё и лекарства ему где-то достаёт, Серёга Волков Шакала подобрал. Сильные помогают слабым. Есть, ко­нечно, и Лёва с Коньковым, и Витька шизанутый, но нормальных ребят тоже хватает. А он-то думал, что здесь бродяги одни. А они, может, лучше, чем его знакомые по Корпусу. Там каждый цепляется за своё место в парадной роте, поубивали бы друг друга за это место…

На следующий день в бригаду с развалин не вернулся Кеша. Сашка заметил его отсутствие только к вечеру – весь день он провалялся в подъезде на мешках, изображая часового. Но Олег успокоил его. Сказал, что Кеша, наверняка, отправился на промысел, и это хорошо – принесёт еду и себе, и Сашке. Теперь воровали уже почти все штурмовики, тайно пробираясь мимо постов в частный сектор. Но погреба старичков и старушек, доживавших свой век на окраинах, совсем не ломились от продуктов. Добычу не делили на всех, как раньше, а каждый съедал в своей комнате, а то и про­сто там же, где украл. Пара групп ночью пытались пробиться в центр города, но кадеты из оцепления открыли огонь, несколько штурмовиков были убиты. Правда, штурмовики тоже стреляли, но уложили ли они кого-нибудь, сказать наверняка было нельзя. Всё было очень серьёзно: оцепление усилили, а к главной дороге, ведущей в центр, утром подогнали два грязных броневичка. Это не могло произойти без особого распоряжения Главы. Олег сообщил это Сашке со злой усмешкой.

– Вон он, твой обожаемый Глава, – сказал он. – Что скажешь? А вдруг он вообще захочет нас всех перестрелять? Мы же станем обороняться. Будешь стрелять в кадетов?

Сашка не ответил. Олег был прав, опять прав. Но ведь Сашкин отец служил именно Главе. Не мог же он служить плохому человеку, погибнуть за него… Сложить и обдумать всё вместе не получалось. Мысли разваливались, разбегались. Тогда Сашка стал думать, что ничего не будет. Никакого штурма. И ему не придётся ни в кого стрелять. Так становилось легче…

После того, как пропал Кеша, прошло два дня, во время которых Сашка совсем ничего не ел: у него не было сил даже выбраться из комнаты. Он лежал, закутавшись в свои и в Кешины тряпки, и то приходил в себя, то снова терял созна­ние. Наверное, Сашка должен был думать, что его все бросили, но в редкие минуты просвет­ления в голову лезли совсем другие мысли: вспоминалось то хорошее, что было в Корпусе. И тогда он глупо улыбался закопчённому потолку. Потом потолок вдруг сказал:

– Чувствуешь радость?

«Я сошёл с ума. Чокнулся от голода», – понял Сашка и протянул к потолку руку. Рука наткнулась на что-то, на ощупь напоминающее шинельное сукно. Сашка с трудом приподнял голову и увидел над собой Витьку. Того пошатывало, но говорил он довольно громко:

– Я понял, зачем ты здесь. Чтобы испытать меня. Ты моё последнее ис­пытание. Тебе нужно пить. Когда голодаешь, без воды никак. Мы будем вместе голодать и очистимся. Тогда мы достигнем истинного счастья.

Витька налил из бутылки в стакан какую-то жидкость.

– Пей, это с сахарином, для того, чтобы оставались силы.

Сашка выпил. Витька взял стакан и налил себе.

– Ничего нет в этом мире вечного, даже камень высоток рушится, только дух вечен. По­кой – это хорошо.

Шиз выпил воду и встал возле Сашки.

– Я научу тебя, как достичь нирваны, – Витька набрал воздуха и затянул. – Аум-м-м, Аум-м-м, Аум-м-м…

Он стоял, шатаясь, с посеревшим лицом, чёрными кругами под глазами, освещаемый лучами солнца, тянувшимися из окна, и всё твердил эту фразу. Сашка отключился. Перед ним, переливаясь всеми цветами радуги, плыли волны, в ушах молоточком стучал Шизов «Аум-м-м»…

Так продолжалось долго. Витька то падал, ударяясь о стол и лежанку, то, сделав глоток воды, снова принимался тянуть своё слово. «Он очень крепкий парень, мо­жет, даже сильнее всех нас», – краем сознания решил Сашка. А он то проваливался куда-то, то снова возвращался в комнату…

Потом показалось, что и комнаты больше нет, а Сашка парит в мире одного звука, мерного, важного и очень странного. И уже не в городе был Сашка, а неизвестно где. Место это было необыкновенным, потому что дома вокруг оказались целыми, вокруг ходили люди, одеты они были легко, наверное, из-за дневной жары. Сам Сашка лежал на траве возле одного из домов. Трава была не сухая, степная, а ухоженная и сочная, даже немного влажная, несмотря на ослепительно сияющее солнце. Вставать с неё совсем не хотелось. Подошли какие-то совсем маленькие девчонки, в простых голубых платьицах, и долго смотрели на Сашку, словно недоумевая, как он мог очутиться здесь. Сашка улыбнулся, и девчонки, хихикнув, словно разоблачённые в какой-то шалости, убежали. Сашка повертел головой и увидел прохожих: вот мужчины – офицеры, торговцы, рабочие; вот женщины: с детьми и без. И уже дети, одни, идут, жуют конфеты. Вот родители медленно ведут за руку карапуза, а он упирается, вредничает, стучит ботиночками по асфальту. Карапуз этот похож на Сашку с совсем давнишней фотографии… Сашка закрыл глаза. Звук прекратился – и это насторожило. Сквозь щель ресниц Сашка увидел Илью. Тот сидел на траве рядом и смотрел куда-то в сторону. Потом повернулся и сказал: «Привет! Не думал, что здесь тебя увижу». Сашка приподнялся. Он помнил, что Илья в чём-то виноват перед ним, но в чём конкретно – забылось. «Здесь хорошо, – улыбнулся Илья, – здесь воды много. Хочешь пить?» «Нет. А где мы?» «Ну ты даёшь! – Илья рассмеялся, – Да ты оглядись получше!» Сашка ещё раз огляделся. И понял, что дома вокруг такие, каких давно не строили в их городе – из белых блоков с большими окнами. В чистых стёклах блестело солнце. «Я ведь умер, – тихо сказал Илья, – я от жажды умер. А ты от голода. Вот мы тут и встретились. А тут всем хорошо». «Ты врёшь, – Сашка сел, – посмотри на меня. Я живой!» «Нет. Я тебя предал, ты попал в развалины, а там умер от голода. Ты мёртвый!» Сашка вскочил. Сердце заколотилось в груди, и уже по этому стуку можно было понять, что Илья врёт. Ему вообще нельзя верить – ведь он предатель! Сам только что сказал! «Ты мёртвый», – спокойно повторил Илья. «Нет! – закричал Сашка. – И ты живой, но тебя я убью! Ты предал город!» Всеми силами он потянулся к горлу бывшего друга, но почему-то упал. «Я убью тебя!!!» – кричал он, катаясь по траве. «Держи его за руки, – закричал Илья голосом Олега. – Шприц, давай шприц». Какая-то женщина в серой шинели наклонилась над ним и грубым прокуренным голосом сказала: «Успокойся, дурень…» Что-то кольнуло в локтевом сгибе. Илья стал сворачиваться и расплываться, комья воздуха падали ему на голову и плечи. Город с целыми домами померк, стал очень маленьким, превратился в каплю, и эта капля вдруг исчезла. «Это сон, – ре­шил Сашка, – очнусь я дома…»