Альфред Бестер - Тигр! Тигр! [сборник litres]

Полицейский продиктовал фамилию по буквам и стал ждать. Еще одна пауза. Он хмыкнул и повесил трубку.

– Псих какой-то, – заключил он и сунул блокнот в карман.

– Послушайте меня… – начал Рейх.

– С ним все в порядке? – спросил полицейский у врача, не глядя на Рейха.

– Небольшое сотрясение, а так все в порядке.

– Послушайте! – взмолился Рейх.

Полицейский беззлобно поднял его за шиворот и наподдал пинка в сторону двери участка.

– Так, парень, хватит шуточек. Выметайся, живо!

– Вы должны меня выслушать. Я…

– Нет, это ты меня послушай, парниша. В полиции нет никакого Линкольна Пауэлла. Нет никаких записей об убийстве д’Куртнэ. И не вешай нам лапшу на уши, ладно? Выметайся, живо!

С этими словами он вышвырнул Рейха на улицу.

Тротуар был весь какой-то странный, покореженный. Рейх споткнулся, но удержался на ногах и остался стоять в растерянности. Слова не шли на язык. Стало темнее… на целую вечность темнее. Горели считаные фонари. Скайвеи поглотила тьма. Джамперы исчезли. Горизонт зиял дырами.

– Мне плохо, – простонал Рейх. – Мне плохо. Мне нужна помощь…

Он поплелся по искореженным улицам, прижимая к животу руки.

– Джампер? – закричал он. – Джампер? Есть в этом Богом проклятом городе хоть кто-нибудь? Где все? Джампер!

Ничего.

– Мне плохо… плохо. Мне нужно домой. Я болен… – Он снова перешел на крик. – Есть тут кто-нибудь? Вы меня слышите? Мне плохо. Мне нужна помощь… На помощь!.. Помощь!

Ничего.

Он опять застонал, потом принялся хихикать – тонким, отчаянным смешком, потом запищал:

– Восемь, сэр… Пять, сэр… Раз, сэр… Тень, сэр, сказал Тензор… Натяженье… ‘вкушенье… ‘волненье – просто класс…

Жалобно позвал:

– Где все? Мария! Свет зажги! Мария-а-а-а! Кончай эту идиотскую игру в «Сардинки»!

Он споткнулся.

– Выходите, – позвал Рейх. – Бога ради, выходите, хватит прятаться! Я один.

Ответа не последовало.

Он принялся искать Парк-Саут, 9, дом Бомон, место смерти д’Куртнэ… выглядывать Марию Бомон, визгливую декадентку, чье появление бы сейчас несказанно обрадовало.

Ничего.

Черная тундра. Черное небо. Непривычная пустошь.

Ничего.

Рейх издал крик… резкий, нечленораздельный вопль ярости и ужаса.

Ответа не было. Даже эха не было.

– Ради бога! – разрыдался он. – Где всё? Верните назад! Ничего тут нет, кроме пространства…

На бескрайней пустоши возникла фигура, стала надвигаться, зловещая, знакомая, гигантская… Фигура, сотканная из черных теней, наблюдала, безмолвствовала, угрожала. Человек Без Лица. Рейх мог только смотреть на него, парализованный, прикованный к месту.

И фигура нарушила молчание:

– Пространства не существует. Ничего нет.

В ушах Рейха прозвучал крик, и крик этот был его голосом, а затем удар молота, бывший стуком его пульса. Он мчался по извилистой незнакомой тропинке, безжизненной, беспространственной, бежал, надеясь успеть, пока еще не поздно, не поздно, не поздно… пока еще есть время, время, время…

Он врезался в фигуру, сотканную из черных теней. Фигура была безлика. Фигура сказала:

– Времени не существует. Ничего нет.

Рейх попятился. Он развернулся. Упал. Пополз, слабо дрыгая конечностями, через вечную пустоту. Он кричал:

– Пауэлл! Даффи! Киззард! Тэйт! Господи Иисусе! Где все? Где всё? Бога ради…

И он оказался лицом к лицу с Человеком Без Лица, который сказал:

– Бога не существует. Ничего нет.

Путей для бегства не осталось. Лишь отрицательная бесконечность, Рейх и Человек Без Лица. Зафиксированный, вмороженный в эту матрицу и беспомощный, Рейх наконец поднял глаза и посмотрел прямо в лицо своего смертельного врага… существа, от которого бессилен был убежать… посмотрел на ужас кошмаров своих… на разрушителя самого бытия своего…

Это был…

Он сам.

Д’Куртнэ.

Оба.

Два лица сливались воедино. Бен д’Куртнэ. Крэй Рейх. Д’Куртнэ-Рейх. Д’Р.

Он не способен был издать ни звука. Он не способен был пошевелить ни членом. Не осталось ни времени, ни пространства, ни материи. Не осталось ничего, кроме умирающей мысли.

Отец?

Сын.

Ты – это я?

Мы суть мы.

Отец и сын?

Да.

Не понимаю … Что произошло?

Ты проиграл игру, Бен.

Игру в «Сардинки»?

Космическую игру.

Я же выиграл. Я захапал весь мир. Я …

И, следовательно, потерял. Мы потеряли.

Что мы потеряли?

Шанс остаться в живых.

Я не понимаю. Я не могу понять.

Моя часть нас обоих понимает, Бен. Ты тоже бы понял, не изгони ты меня.

Чем же я тебя изгнал?

Всем, что было в тебе злого, гнилого, порочного, искаженного.

И ты смеешь так говорить? Ты … предатель, покушавшийся на меня?

Бен, это не со зла. Нужно было тебя уничтожить, прежде чем ты уничтожил бы нас обоих. Это ради выживания. Нужно было помочь тебе потерять мир и победить в игре, Бен.

Какой такой игре? Что это за космическая игра?

Головоломка … лабиринт … вся Вселенная была загадкой, которую нам полагалось разгадать. Галактики, звезды, Солнце, планеты … мир, каким мы его знали. Мы и были одной-единственной подлинной реальностью. Все остальное – потешный театр … куклы, марионетки, декорации … притворные страсти. Это была имитация, которую нам полагалось разгадать.

Я завоевал ее. Я заполучил ее.

И ты не сумел ее разгадать. Мы уже не узнаем, какова разгадка, но это точно не воровство, не ужас или ненависть, не убийство или изнасилование. Ты потерпел неудачу, и теперь все это будет уничтожено и расчленено …

А с нами что станет?

Мы тоже будем уничтожены. Я пытался тебя предостеречь. Я пытался тебя остановить. Но мы провалили испытание.

Но почему? Почему? Кто мы суть? Что мы суть?

Кто знает. Почем знать семени, кем или чем оно является, если оно не сумело найти плодородную почву и прорасти? Разве так важно, кто мы суть, что мы суть? Мы провалились. Наше испытание завершено. С нами покончено.

Нет!

Вероятно, Бен, если бы мы разгадали головоломку, она бы осталась реальной. Теперь-то уж всё. Реальность стала нереализованной возможностью, а ты наконец пробудился … и не нашел ничего.

Мы вернемся! Мы попытаемся опять!

Возврата нет. Все кончено.

Мы найдем путь. Должен остаться путь …

Пути не существует. Все кончено.

И действительно, все было кончено.

Теперь… Разрушение.

Их двоих обнаружили следующим утром, близ оконечности острова, в садах, выходящих на старый Гарлемский канал. Оба блуждали всю ночь, по тротуарам и скайвеям, не сознавая происходящего вокруг, но их неотвратимо влекло друг к другу, словно две намагниченных иглы на поверхности затянутого ряской пруда.