Альфред Бестер - Тигр! Тигр! [сборник litres]

– Это было целую вечность назад, мистер Пауэлл.

– Это было две недели назад, мисс д’Куртнэ.

Она величественно поднялась.

– Право же, мистер Пауэлл, мне кажется, лучше прекратить беседу. Если вы столь склонны к хронографическим инсинуациям… – Она замолчала и взглянула на него. На лице Барбары снова возникло озорное выражение.

– Хронографическим, правильно? – подначила она.

Он уронил пакет и заключил ее в объятия.

– Мистер Пауэлл, мистер Пауэлл, мистер Пауэлл… – шептала она. – Привет, мистер Пауэлл.

– Боже мой, Барбара… Барби, дорогая… На минутку мне показалось, что ты говоришь серьезно.

– Я же должна была с тобой поквитаться.

– Ты никогда не упускала такой возможности.

– А ты всегда был придирчивым папочкой. – Она откинулась назад и посмотрела на него. – Но кто ты в действительности такой? Кто мы оба в действительности такие? Хватит ли нам времени это выяснить?

– Времени?

– Прежде чем… Прощупай меня. У меня нет слов.

– Нет, дорогая. Ты обязана это высказать.

– Мэри Нойес мне рассказала. Всё.

– Да?

Барбара кивнула.

– Но мне начхать. Начхать. Она была права. Я на все согласна. Пускай ты и не сможешь на мне жениться…

Он расхохотался. Внутри все забурлило от радостного возбуждения.

– Тебе не придется себя ограничивать, – пообещал он. – Садись. Я хочу задать тебе один вопрос.

Она села. Села ему на колени.

– Вернемся к событиям той ночи, – начал он.

– В Бомон-Хаусе?

Он кивнул.

– Нелегко об этом говорить.

– Это и минуты не отнимет. Представь… Ты лежишь в постели. Спишь. Внезапно просыпаешься и бежишь в орхидейный номер. Остальное ты помнишь.

– Помню.

– Вопрос такой. Что за крик тебя разбудил?

– Ты знаешь.

– Я знаю, но хочу, чтобы ты мне ответила. Проговори это вслух.

– Тебе не кажется, что ты… снова введешь меня в истерическое состояние?

– Нет. Просто скажи это вслух.

После долгого молчания она приглушенным голосом ответила:

– На помощь, Барбара.

Он снова кивнул:

– Кто это кричал?

– Ну ты же… – Она осеклась.

– Это не мог быть Бен Рейх. Он бы не стал звать на помощь. Он не нуждался в чужом присутствии. Кто же это был?

– Мой… Мой отец.

– Но, Барбара, он же не мог говорить. У него горло было… поражено раком. Он и слова вымолвить не мог.

– Я его слышала.

– Ты его прощупала.

Она уставилась на него, потом покачала головой.

– Я не…

– Ты его прощупала, – повторил Пауэлл ласково. – Ты латентный эспер. Твой отец издал телепатический вопль. Не будь я таким идиотом, зацикленным на Рейхе, я бы давно это понял. Ты бессознательно прощупывала нас с Мэри все время, пока жила в моем доме.

Она не понимала.

Ты меня любишь? – выпалил мысленно Пауэлл.

– Конечно, я тебя люблю, – пробормотала она, – но мне кажется, ты выдаешь желаемое за…

– Кто это спросил?

– О чем спросил?

– О том, любишь ли ты меня.

– Ну ты же… – Она осеклась, потом заговорила снова: – Ты сказал… Т-ты…

– Я не говорил. Теперь-то понимаешь? Вот почему нам не нужно ни в чем себя ограничивать.

Когда прошло, по ощущениям, несколько секунд, а на деле – полчаса, их встревожил и заставил оторваться друг от друга гулкий удар на террасе над головами. Они озадаченно посмотрели вверх.

На каменной стене возникло нагое создание. Оно дергалось, кричало и визжало. Оно перевалилось через край и обрушилось на цветники, после чего осталось лежать на газоне, вопя и суча конечностями, словно через его нервную систему пропускали ток высокого напряжения. Это был Бен Рейх, неузнаваемый, полуРазрушенный.

Пауэлл быстро развернул Барбару к себе, не позволяя ей взглянуть на Рейха. Заключив ее подбородок в свои ладони, он проговорил:

– Ты все еще моя послушная девочка?

Она кивнула.

– Не хочу, чтобы ты это видела. Опасности нет, но тебе лучше на такое не смотреть. Ты согласна сейчас убежать к себе в беседку и подождать меня там? Ты послушная девочка, правда? Отлично. Беги!

Она схватила его за руку, быстро приложила к губам и не оглядываясь устремилась прочь через лужайку. Пауэлл проследил, как она убегает, потом развернулся и изучил представшего перед ним Рейха.

Когда в Кингстонском госпитале разрушают человека, уничтожается вся его психика. Последовательность осмотических инъекций начинает работу от высших слоев кортикальных синапсов к низшим, постепенно отключаются все нейронные цепи, стираются все воспоминания, уничтожается до последней частички психическая структура, формировавшаяся с момента рождения. И по мере стирания ее каждая частичка отдает свою долю энергии, преобразуя тело в бурлящий водоворот диссоциации.

Однако не в этом главная боль, не в этом главный ужас Разрушения. Ужас заключается в том, что потери сознания не происходит ни на одном этапе; по мере стирания души разум продолжает сознавать, как медленно пятится к гибели, пока в последнее мгновение не исчезает сам в преддверии перерождения. Разум без конца прощается со всем, что было ему ведомо, и скорбит на собственных бесконечных поминках. В мигающих, подергивающихся глазах Бена Рейха Пауэлл увидел сознание… боль… трагическое отчаяние.

– Да, блин, как ему удалось забраться так далеко вниз? Нам его привязать, что ли?

Над террасой появилась голова доктора Джимса.

– А, это вы, Пауэлл. Это ваш приятель. Помните его?

– Чрезвычайно живо.

Джимс сказал кому-то через плечо:

– А ну спускайся на лужайку и подбери его. Я за ним сам буду присматривать.

Он повернулся к Пауэллу:

– Он сильный парень. Мы возлагаем на него большие надежды.

Рейх дернулся и завизжал.

– Как идет лечение?

– Превосходно. У него такой большой запас энергии, что проблем не предвидится никаких. Мы его даже подгоняем. Вероятно, через год уже будет готов к перерождению.

– Я жду его. Такие, как Рейх, нам нужны. Было бы печально лишиться его.

– В смысле лишиться? С какой бы стати? Думаете, что с такой небольшой высоты?..

– Нет, я о другом говорю. Триста-четыреста лет назад копы обычно ловили таких, как Рейх, лишь с целью предания смерти. Это называлось смертной казнью.

– Да вы шутите.

– Честное скаутское.

– Но это же чушь. Если у человека хватило талантов и наглости переть против общества, он, несомненно, одарен выше среднего. Его нельзя упускать. Зачем его выбрасывать на помойку? Достаточно исправить и улучшить. Общество, где практикуются подобные наказания, останется с одними овцами.

– Трудно судить. Может, в те времена им и нужны были одни только овцы.

Санитары рысью пронеслись по лужайке и подняли Рейха. Тот брыкался и вопил. Его скрутили с легкостью и аккуратностью дзюдоистов, одновременно проверяя, нет ли переломов и растяжений. Затем, успокоенные, санитары повлекли Рейха прочь.