Эмил Манов - Избранное

Светозар слушал ее с удивлением. Он никогда не предполагал, что бывают и такие человеческие драмы. Евгения умолкла, откинулась на спину на траву, закрыла глаза от солнца. Длинные черные ресницы упали, как две тени, на ее лицо.

— Ты спешишь с обобщениями, — сказал Светозар. Он чувствовал, что надо непременно ей возразить. — Ты не можешь меня убедить, что брак вообще глупость и источник одних несчастий. Буржуазная семья, разумеется, находится в упадке. Но причина этого не брак, а фальшивые отношения, которые…

Она открыла глаза, окинула его взглядом и вдруг рассмеялась.

— Ты знаешь, что ты очень похож на моего отца? Он всегда всему находит объяснение, только ничего не может исправить.

Она проворно вскочила и, раскинув руки, всей грудью вдохнула воздух.

— Какое чудесное солнце! А ну, догони меня, если можешь.

И помчалась по зеленому берегу, легкая и быстрая, как ласточка, что носится стрелой туда-сюда. Светозару нелегко было ее догнать.

Они остановились у самой воды, запыхавшиеся, весело смеясь и совсем забыв о серьезном разговоре, который только что вели. Они чувствовали только горячие толчки своих сердец и свою молодость. Солнце сыпало сверкающие блестки на желтые воды Вага, широко разлившегося после половодья. В прозрачном воздухе бесшумно носились птицы. Тишина звенела у них в ушах. Нет, то был глубокий могучий гул, он шел от пробудившейся земли, от быстрого бега крови в их жилах.

Светозар посмотрел на Евгению и замер. Девушка сложила руки на груди, откинула голову назад и полузакрытыми глазами смотрела вдаль. Легкий румянец играл на ее чистом лице, глаза приняли цвет луга и неба. Ветер развевал черный шелк ее волос и трепал полы пестрого, стянутого в талии платья. Светозар ощутил едва уловимый запах свежести и лаванды, исходивший от нее. Он взял ее за руку.

— Евгения…

Она ответила крепким пожатием, но не повернулась к нему. Только прошептала:

— Молчи, пожалуйста, молчи!

Немного погодя они возвращались в дом дяди, держась за руки. Они шли медленно, притихшие и словно испуганные тем, что их наполняло.

Она заговорила первая:

— Знаешь, я часто вижу замечательные сны. Вчера мне приснилось, будто я лечу над гладким светлым морем. Вода такая прозрачная, что я вижу раковины на дне, игру солнечных лучей… Я была очень счастлива, и мне хотелось, чтобы это длилось без конца. Но всегда, когда мне снится что-нибудь такое, я ужасно боюсь проснуться….

Она посмотрела на него как-то странно, расширив зрачки, и улыбнулась ему. Потом неожиданно сказала:

— Завтра я возвращаюсь в Прагу.

— Ты хочешь сказать — мы возвращаемся?

— Нет, ты останешься. — Ее красивый рот властно сжался. — Я хочу вернуться одна.

Светозар ничего не сказал, медленно выпустил ее руку. Весь остаток дня он был молчалив и невесел. Она смеялась как ни в чем не бывало.

На другое утро он проводил ее до железнодорожной станции. Поднявшись в вагон, Евгения не пригласила его в купе, а показалась в окне и оттуда повела разговор на безразличные им обоим темы. Несколько раз он поймал ее взгляд — испытующий и немного насмешливый — и про себя поклялся по возвращении в Прагу больше с ней не встречаться. Глаза его совсем потухли, брови обиженно нахмурились. Наступила долгая пауза, которую он упорно не желал прервать.

Когда дежурный махнул флажком, Евгения исчезла в окне. В следующий миг она спрыгнула на перрон и, не успел он опомниться, обняла его и поцеловала в губы.

— Я — дурная, а ты — глупыш, — прошептала она и так же быстро скрылась в вагоне.

В окне она больше не показалась. А он, несмотря на это, не уходил с перрона, пока поезд не скрылся вдали. Он был счастлив и озадачен. Неужели его вправду любит эта удивительная девушка?..

Так началась их любовь. Она длилась целых четыре года — достаточно долгий срок, чтобы пройти через все испытания характеров и жизненных обстоятельств. Бурная и странная любовь, которая часто ущемляла их гордость и омрачала молодые радости. У них были разные взгляды на жизнь, и нередко ее независимый и капризный нрав сталкивался с его упорством, унаследованным от сельских дедов и прадедов. Он не выносил, когда она была мила с другими, ревновал ее ко всем, кому удавалось завоевать ее дружбу. Хотя он и сознавал, что это недостойно, ему не всегда удавалось себя обуздать. Она, со своей стороны, не раз заявляла, что ценит свою независимость и не желает терпеть никаких ограничений, но это не мешало ей самой предъявлять тиранические права: она выбирала ему галстуки, сердилась, что он чересчур усердствует в занятиях и из-за этого они не могут подолгу быть вместе. Она даже запрещала ему разговаривать с той или другой девушкой. По этим причинам веселье в дружеской компании часто кончалось для них молчаливой размолвкой или открытой ссорой. Доходило до гневных упреков, до взаимных оскорблений, от которых они оба страдали.

Вечерами они встречались на Карловом мосту и, опершись на парапет, отрешенно смотрели на черные, скованные камнем воды Влтавы, в которых дрожали золотые ожерелья огней. Или часами бродили по узким запутанным улочкам старой Праги: средневековая готика и старинные уличные фонари служили прекрасной декорацией для вздохов и страстных излияний. Она его обнимала и, приблизив к его лицу свои дивные, блестевшие от слез глаза, заклинала больше никогда ее не мучить. Он чувствовал себя бесконечно виноватым и обещал ей все, чего бы она ни попросила.

Одного поцелуя им было достаточно, чтобы помириться. Они спускались в какой-нибудь подвальчик со сводчатым потолком и огромными пивными бочками, уставленными в ряд вдоль потемневших стен, выбирали уединенный столик. Смотрели друг на друга, гладили друг другу руки и молчали. Или же возбужденно шептались: он укорял себя за свои ревнивые вспышки и смеялся над своими «собственническими инстинктами»; она утверждала, что причина их ссор — ее «отвратительный характер» и что он чересчур великодушен, если до сих пор ее терпит.

— Милый ты мой, хороший ты мой! Скажи, что ты меня любишь…

Они были ненасытны в своей любви, в своем желании быть вместе. Страдали, если им не удавалось увидеться хотя бы один день.

Они готовились отпраздновать вторую годовщину своей первой встречи, снова проведя несколько дней в Пештянах. Дядя Светозара уехал с женой в Болгарию, и им предстояло пожить совсем одним в маленьком домике на берегу Вага. Они радовались, как дети, сгорали от нетерпения — ехать надо было в тот же день, что и за два года до этого.

Но в жизни ничто не повторяется. За месяц до их праздника Евгения получила известие о смерти отца. Она уехала в Болгарию и вернулась только в начале мая в сопровождении матери и кузена — какой-то дальней родни. Ее мать, хорошо сохранившаяся сорокапятилетняя женщина, благосклонно улыбнулась Светозару, когда тот был ей представлен. Кузен внимательно осмотрел его с головы до ног, бросил взгляд на Евгению и недовольно нахмурился. Этот кузен не понравился Светозару — он был слишком красив и слишком открыто ухаживал за Евгенией. Теперь Евгении приходилось уделять время ему и матери, водить их по Праге. Со Светозаром она виделась урывками, и то через день-два.