Эмил Манов - Избранное

Светозар оторвался от стола адвокатов, судьи молча переглянулись и кивнули, публика повскакала со скамей.

Надо ли еще сообщать, что суд — во исполнение закона и исходя из самых благородных намерений — отказал в разводе? Если бы вы были на его месте, дорогой читатель, и перед вами явился бы такой бесспорно праведный человек, как Рангел Костов, который поставил под сомнение остальные свидетельские показания, — как поступили бы вы? Вы поступили бы так же, как поступил суд.

Семья Стойковых была спасена.

Правда, после такого неожиданного и счастливого завершения процесса Светозар Стойков получил тяжелое нервное потрясение. Но это может случиться с любым человеком, даже и с тем, кто не дошел до развода, и в конце концов, может быть, это было к лучшему, будем надеяться. Светозар пролежал в больнице два месяца — достаточный срок, чтобы человек задумался над своей жизнью, убедился, что погоня за счастьем — суета сует, и научился отличать хорошее от плохого.

И это действительно было так. После выздоровления Светозар производил впечатление человека, очистившегося от греха, обновленного и успокоенного. Милена поджидала его перед больницей. Она не стала слушать его уверений, что он может дойти пешком или доехать на троллейбусе, а отвезла домой в такси. Заботливо укутала в пальто — стояла холодная погода, хотя была середина мая. Дома дети встретили его объятиями и радостными криками. Он расплакался. И все опять пошло-потекло так, словно ничего и не было. Семья Стойковых была спасена…

О том, что случилось два месяца назад, не заговаривал ни один из них. Светозар лежал в постели — он так ослаб, что едва держался на ногах. Он не хотел думать, а может быть, был не в силах думать ни о чем — даже о Евгении. Она жила в его сознании, как далекая бледная тень из другого мира, в который он никогда не вернется.

«Странно, что я жив, — думал он, как думают все люди, перенесшие тяжелую болезнь. — Я жив, и это самое важное. Мне осталось еще целых тридцать лет… Надо использовать их осмысленно, делать то, что хорошо для других. Ведь так говорил Стефанов? Но что хорошо для других? Что значит жить осмысленно? Надо просто жить, потому что ты родился. Вот тебе и весь смысл…»

Он рассуждал бессвязно и был равнодушен ко всему, что его окружало. Только при виде детей у него время от времени вздрагивало сердце, а рука тянулась к ним — приласкать.

И все-таки, когда он оправился, ему захотелось разыскать Евгению. Он сам не знал зачем. Просто, чтобы увидеть ее, услышать ее голос, убедиться, что она существует. Однажды к вечеру он пошел в дом ее брата и позвонил у входа. В дверях показалась сама Евгения. Ему пришлось ее поддержать, потому что она со слабым криком покачнулась назад.

Она схватила его за руку, обняла его и стала целовать, как безумная, а он в это время пытался улыбнуться. Она потащила его в коридор, потом — в маленькую комнатку, где стояли кровать, диван и столик с книгами. Усадила на диван. Села рядом, тяжело дыша и вглядываясь в его глаза.

— Милый, миленький мой, ты здесь!..

Она ощупывала его плечи, гладила обеими руками его лицо — лицо, на котором проступили все косточки. Она и сама выглядела больной.

— Ты здесь… Я чуть не умерла, когда узнала… Ты поправился? Здоров? Ах, милый!.. Я приходила в больницу через день справляться о тебе.

— Знаю, мне говорили.

— Но не посмела показаться тебе. Мне сказали, тебе нельзя волноваться.

— Как ты узнала?

— От ваших соседей.

Он глубоко вздохнул и повернул к ней голову.

— И ты знаешь все?

— Да, милый, не тревожься…

— И то, что мне не дали развод?

— Да.

— В суде было страшно, — проговорил он в медленном раздумье. — В суд явился один свидетель… Думаю, это был наш доброжелатель… Евгения, во второй раз я не стану подавать на развод.

— И не надо, милый, — сказала она испуганно. — Пойми, мне достаточно того, что ты есть на этом свете. Достаточно знать, что иногда ты думаешь обо мне.

Слезы сами текли по ее щекам. Он молчал и все так же равнодушно смотрел перед собой.

— Видишь, какая я рева, — сказала она, вытирая ладонью лицо. — Я никогда столько не плакала.

— Евгения.

— Да, милый?

— Ничего… Собственно, я хотел сказать — как глупо устроена жизнь. Ты не сердишься, что я так долго к тебе не приходил?

— Что ты говоришь, ведь ты был болен?

— Ах, да… А теперь что будем делать?

Она смотрела на его пальцы — длинные, истончавшие, прозрачные. Погладила их и сказала:

— Что ты захочешь, милый. Как будет лучше для тебя.

Он посмотрел на нее удивленно: в прошлом она никогда так не говорила. Усмехнулся.

— Как я решу? Я уже ничего не могу решать, Евгения… Как мы будем жить?

Она не ответила. Она сама не знала, как будет жить дальше.

Миновал еще месяц, и Светозар Стойков вышел на работу. Сотрудники встретили его приветливо и окружили вниманием: держались с ним, как с больным, не позволяли переутомляться, даже взяли на себя часть его работы. Он был им благодарен и думал про себя, что люди в принципе не такие уж плохие…

Кадровичка Пенчева встретила его однажды в коридоре и с улыбкой приостановилась, готовая с ним поговорить.

— Как вы поживаете, товарищ Стойков? Выздоровели?

Но у него не было сил ей ответить, и он прошел мимо. Несмотря на это она не озлобилась, как можно было ожидать, и в следующие дни здоровалась с ним все так же любезно. Это заставило его усомниться в своей оценке этой женщины, а также и в разговорах о ее связи с архитектором Балевым. Неужели человек может быть настолько противоречив? Или настолько лицемерен?

С Евгенией он продолжал видеться, но реже. Их свидания были исполнены печали и тихой нежности, словно сходились старик со старушкой, чтобы вспомнить молодость. Они часто говорили о своем общем прошлом и никогда о будущем, будто пришли к молчаливому соглашению не говорить о том, чего не существует.

То же настроение царило и у него дома. Милена относилась к нему сдержанно, даже холодно, но не упрекала ни в чем, уверенная, что так она поможет ему излечиться от двойной болезни — нервов и сердца. И все как будто бы шло к лучшему. Правда, она заметила, что муж перестал улыбаться, но была уверена, что и это со временем пройдет. В конце концов ничто не вечно под луной, а человеческие чувства изменчивей, чем цвет моря…

Светозар постепенно оживал и стряхивал с себя безразличие. Зато он начал часто заглядывать в один маленький ресторанчик. Там, где постоянные посетители его не знали и он мог никого не стесняться, он выпивал стаканчик сливовицы, слушая старые романсы, которые играл на гармонике седой русский из бывших эмигрантов. Когда он возвращался домой, от него сильно пахло спиртным. Милена делала вид, будто не замечает его пьянства. Ничего, это временно, это пройдет… А может быть, это и к лучшему, лишь бы не отразилось плохо на его нервах.