Эмил Манов - Избранное

Однажды Евгения сказала ему:

— Ты можешь не пить, хотя бы когда идешь ко мне?

Он замолчал. После этого несколько дней не брал в рот ни капли спиртного. Но его глаза утратили блеск, и во время их свиданий он больше молчал. Евгения поглядывала на него украдкой: это ли ее Светозар? Почему она не чувствует его любовь, его сердце так, как чувствовала все эти годы, даже тогда, когда они были надолго разъединены и она потеряла надежду увидеть его снова? Неужели тот Светозар, которого она когда-то полюбила, имеет что-то общее с этим раздавленным страданиями, молчаливым, смирившимся со своим несчастьем человеком?

Внезапно зловещая мысль блеснула в ее сознании: она сама — истинная причина его мук, она разбила ему жизнь… Эта мысль ее ужаснула, но она не могла от нее избавиться. Эта мысль лишила ее сна, и она часто вставала ночью, чтобы выкурить сигарету. Садилась у окна в своей комнатке и смотрела на пустую улицу. Когда какой-нибудь прохожий останавливался на миг на противоположном тротуаре, она всматривалась в него, страшась узнать силуэт Светозара. А потом отшатывалась от окна, как будто видела призрак.

Но не только мысль об участи Светозара ее изводила. Ее собственная жизнь достигла того предела, за которым больше не экспериментируют над собой. Она была всего на два года моложе Светозара и не могла не думать о том, чем завершится их драма. Годы молодых безумств, когда можно своевольно отказаться от одного счастья, чтобы искать другое, прошли. Ей претил грубый практицизм этой констатации, но она не могла ее избежать. От Светозара уже нечего было ждать, их любовь никогда не совьет своего гнезда. Не пора ли тогда и ей поискать спокойный уголок, народить детей и терпеть ласки какого-нибудь мужчины, заполняя пустоту сердца суетней по дому и чтением романов? Это было бы ее наказанием…

Теперь они уже не встречались в доме ее брата — у него гостила мать, приехавшая из Пловдива. Они опять скитались по улицам и паркам, часами сидели в маленьких ресторанчиках на окраинах города — двое бездомных, не находивших себе места… Но какая разница между тем, чем они были два года назад, и тем, чем они стали теперь! Тогда они были еще молодыми людьми, бунтующими против своей судьбы, полными сил и воли к жизни, теперь — двумя существами, которых раздавили обломки собственных мечтаний о счастье. Они размышляли над тем, что произошло, и часто их души наполняла горечь сожаления. Не лучше ли им было никогда больше не видеться после той встречи на вечеринке?

— Нам надо было родиться на двести лет раньше, — сказал как-то Светозар. — Тогда, наверное, нас бы высекли на городской площади за нарушение одной из божьих заповедей. И все было бы просто — как дважды два четыре… Или через двести лет, когда, возможно, человек будет чего-то стоить. А теперь? Ни то, ни се, все запутано, сложно… Мы с тобой переоценили свои силы, Евгения. «Доброжелатель» оказался сильнее нас. Он не страдает сентиментальностью, он зубами и когтями отстаивает свое право командовать жизнью… А может быть, он прав? Он защищает установленное, вечное…

— Ты раскаиваешься?

— Дело не в том. Я просто пытаюсь понять, почему так вышло с нами. Именно с нами? Что нас сломило? Совесть? Общественное мнение? Или наша собственная ошибка? Потому что во всем этом есть какая-то ошибка. Я не могу ее найти, вот в чем беда… Наверное, через двести лет люди ее найдут…

Она подняла руку и погладила его волосы, в которых поблескивали серебряные нити. Несколько месяцев назад этих нитей еще не было. Не было и усталости в глазах и едва заметного нервного тика на одной щеке…

— Милый, это не может больше продолжаться.

— Что это?

— То, что с тобой делается. Да ты спиваешься. Страдаешь, гибнешь…

— И что же?

— Если мне надо уйти из твоей жизни, скажи. Впрочем, ты не скажешь, я сама должна это сделать…

Он впился в нее взглядом — словно хотел проникнуть в самые сокровенные ее мысли, в самый потайной уголок ее души. Усмехнулся:

— Я этого ожидал… Ничего, говори. Я не стану тебя задерживать, не имею права… На что ты можешь рассчитывать со мной, в самом-то деле!

— Замолчи, прошу тебя. Ты знаешь, что это не так… Но ты должен жить, милый. Ради своих детей, ради себя… Ты можешь строить красивые дома, в которых будут жить люди…

— А ты?

— Не знаю… Мне уже все равно. У меня нет сил чего-то хотеть, я отвыкла мечтать. Я бы хотела только тебе помочь.

— И ты тоже? — Светозар вздрогнул. — Мне уже помогли… Что ты собираешься делать?

— Уеду из Софии. Вернусь к матери в Пловдив… Молчи, я знаю, что ты скажешь — что я тебя разлюбила. Если бы это было так, если бы я могла тебя разлюбить!..

Он улыбался, и от этой улыбки Евгения почувствовала холод в сердце. Она обняла его и поцеловала. Он спокойно ее отстранил.

— Прекрасно, из нас двоих ты оказалась мудрее.

Он встал со скамьи и растер глаза. Она расплакалась.

— Милый, не говори так…

— Я ничего не говорю. Ты права. Мы с тобой очень устали, Евгения.

— Пожалуйста, не спеши, давай увидимся хотя бы еще раз.

Еще раз? Да, да, это конец. И вовсе не сон. Сон кончился. Он почувствовал свою руку в ее руках.

— Я хочу иметь от тебя ребенка, — шептала Евгения, прижимаясь к нему всем телом. — Когда-то, помнишь, я не хотела. Глупая была, верила, что всю жизнь буду с тобой…

Однажды июльским вечером они сели в автобус и сошли возле Драгалевцев. Провели всю ночь на несжатой ниве. Вокруг пахло теплым пшеничным зерном и землей. Усыпляюще стрекотали цикады. Под легкими порывами ветерка колосья звенели над их головами чистым стеклянным звоном…

На рассвете, лежа на мягком шумящем ложе из пшеничных стеблей, истомленные и притихшие, они смотрели в бездонное небо и старались не думать о том, что идет новый день. Свет несмелого утра бросил на них холодный белый саван. Но глаза их жили. Как ни странно — они были счастливы.

Они расстались с нежной простотой, как будто через час-другой должны были встретиться снова. Протарахтел первый автобус. Евгения исчезла в его узкой дверце. Светозар остался на дороге. Она помахала ему рукой через заднее окошко автобуса. И он махал — пока видел белое платье в окошке. Махал и после этого. Но уже не ей. Может быть, автобусу, который скрывался на повороте, белому облаку пыли, повисшему в воздухе…

Облако рассеялось. Светозар еще стоял с поднятой рукой, потом медленно ее опустил. Посмотрел на засиявшее небо, на солнце, на лиловые тени, бегущие по полю от яркого дня. Стояла такая невероятная тишина, как будто земля опустела… Он пошел в город пешком, вслед за автобусом.

Домой он не приходил весь этот день. Вечером напился и едва добрел до дома. Когда проснулся утром, Милена прикладывала ему ко лбу мокрые тряпки.