Эмил Манов - Избранное

Но Светозар не стал разыскивать Евгению. Он слишком устал. У него не было ни сил, ни желания радоваться жизни: он потерял веру в любимую так же, как и в себя самого. И когда позднее получил от нее несколько писем, вернул их нераспечатанными. Так он не узнал даже, что Евгения родила сына, который был поразительно похож на своего отца.

Через два года после описанных событий в холодное осеннее утро перед домом, в котором когда-то жила семья Стойковых, остановился изможденный, обросший бородой мужчина. На нем был коричневый костюм, давно не глаженный и нечистый. Воротник пиджака был поднят. Отвороты сколоты на шее английской булавкой. Одна штанина брюк была закатана, а ботинки покрыты засохшей грязью. На нем не было шапки, и холодный ветер трепал его седые волосы.

Человек постоял перед подъездом высокого дома, засунув руки в карманы брюк, дрожа от холода и поглядывая на окна. Несмело потянулся рукой к дощечке, на которой белели кнопки звонков. Но тут же убрал руку в карман и пошел по улице деревянной походкой. Его правая щека подергивалась от нервного тика.

Вскоре он оказался возле белого здания школы, прошел мимо ворот и пересек улицу. Прислонился к дереву на противоположном тротуаре — все так же держа руки в карманах — и стал наблюдать за детьми, которые уже тянулись и справа и слева к школе и заполняли школьный двор. Он смотрел на них с каким-то удивлением и жмурился от ветра… Достал сигарету. Когда подносил ее ко рту, рука его сильно дрожала. Испортил несколько спичек прежде, чем прикурил.

В глубине улицы с той же стороны, откуда пришел этот человек, показалась женщина. Она вела за руку мальчика. Тот семенил рядом с ней, похожий на медвежонка в своем теплом пальтишке, и размахивал школьным портфелем. Заметив женщину с мальчиком, человек спрятался за дерево.

У ворот школы женщина остановилась и поцеловала ребенка.

— Смотри, Бойко, не носись сломя голову, а то вспотеешь, — наказала она ему. — Ну до свидания. После уроков прямо домой, хорошо?

Человек смотрел на мать и ребенка. Нервный тик на его щеке усилился.

Мальчик исчез во дворе, а женщина, проследив за ним взглядом, пошла дальше. Она поддернула рукав плаща, чтобы посмотреть на часы, и ускорила шаг. Человек догнал ее и окликнул хрипло:

— Милена!

Женщина обернулась. Лицо ее сморщилось от досады и боли. Но она подавила первое чувство, и теперь ее голубые глаза смотрели спокойно и строго.

— Зачем ты опять пришел? Ведь мы договорились, что ты не будешь этого делать. Ребенок может тебя узнать.

— Да я ему никогда не показываюсь, — сказал он виновато, глядя себе под ноги. — Как маленькая?

— Поправилась. Через два-три дня встанет с постели.

Милена застегнула доверху свой плащ, нахмурилась, о чем-то подумав. Потом пошарила в сумке и достала две бумажки по десять левов.

— Возьми.

Он протянул руку к деньгам и тотчас отдернул ее, как будто обжегся.

— Нет, не надо. Я только из-за ребенка…

— Бери же наконец, люди смотрят.

Он поколебался. Почувствовал, как сильно дрожат его руки и ноги. Жажда, которая его сжигала, вдруг стала невыносимой. Он взял деньги и проворно сунул в карман.

— А теперь до свидания. И как мы уговорились, хорошо? — сказала Милена.

Она была чересчур сурова, даже жестока, но он понимал, что она охраняет покой своих детей, и только кивнул, В сущности, он не имел права обижаться — к такому человеку, как он, нельзя было относиться иначе…

Милена пошла прочь, не подав ему руки. Он подождал, пока она не скроется из глаз, и тоже двинулся своей деревянной неверной походкой, комкая в кармане брюк две десятки.

Он держал путь к центру города. Было еще рано, но он знал одно заведение, куда можно было зайти в любое время. Он толкнул дверь маленькой кондитерской с несколькими облупленными столиками перед стойкой. Продавщица, молодая девушка с помятым лицом, кивнула ему дружелюбно.

— Вы сегодня с утра пораньше. Коньяк или анисовку?

— Коньяк. И побыстрей, пожалуйста.

Он взял рюмку и поднес ее ко рту, придерживая обеими руками, чтобы не расплескать. Зубы застучали о стекло. Он выпил коньяк медленно, не отрываясь. По телу разлилось успокаивающее тепло. Теперь руки дрожали меньше.

— Еще сто грамм.

— Не много ли будет?

— Не ваше дело.

— Ух, какой же вы сердитый… Это правда, что вы архитектор?

Светозар нахмурился и не ответил. Допил рюмку. Теперь он мог идти. Он бросил девушке десятку и пошел к выходу.

— Постойте, я дам сдачу, — сказала не слишком настойчиво девушка.

Он не обернулся. Вышел на улицу. Он уже ступал тверже и не боялся потерять равновесие. Вопрос продавщицы пробудил в его голове мысли, которые огорчили его немного, но не взволновали. Он не был способен волноваться. Все чувства, которые иногда оживляли его душу, были всего лишь слабым, немощным отзвуком чувств какого-то другого, чужого человека. И чем больше времени проходило, тем более чужим и неуловимым становился тот человек. Ничего, так и должно быть…

Бледная улыбка тронула его губы. Архитектор ли он? Нет, он не архитектор. Теперь он был «художником». Рисовал цветочки и расписывал горшки на одном маленьком предприятии в Орландовцах, носящем громкое название «Кооперация по производству керамических изделий». Он рисовал, чтобы пить. Но платили ему мало, у него не было диплома художника — потому его и взяли. Денег ему никогда не хватало… Нет, никакой он не архитектор. Иногда он спрашивал себя, человек ли он еще? И не мог ответить.

Полтора года назад его исключили из партии — за пьянство. Из проектной мастерской он сам ушел — просто перестал являться на работу. Исключил себя из жизни… Квартиру оставил Милене и детям — единственное, что он мог сделать для них, — и сначала жил у Колева. Но скоро сбежал и оттуда, потому что Колев пытался наставить его на путь истинный.

Из Колева вышел примерный супруг — он отказался ото всех своих слабостей, кроме курения. Светозара он нашел и на его новой квартире. Досаждал ему советами, пытался установить над ним негласную опеку, старался не оставлять его одного — особенно по вечерам. Светозар отвечал ему грубостями, которые его друг терпеливо сносил. Как-то во время бурного объяснения, когда Светозар заявил, что не желает больше его видеть и хочет, чтобы его наконец оставили в покое, Колев рассердился:

— Слушай, если ты не возьмешься за ум, я тебя насильно отправлю в больницу, так и знай! Найду способ. Ты должен лечиться от алкоголизма, понял? И не рыпайся, от меня ты не отделаешься.

Но Светозар отделался и от него. Он снял комнатушку на городской окраине, за кирпичными фабриками, и первое время жил даже без прописки. Его хозяйка, одинокая старушка, вдова, помещалась на кухне. Ее звали бабушка Эвантия. Она была добрым и покладистым человеком. Заботилась о своем квартиранте, как о родном: обстирывала его, убирала его комнатку. Не ворчала, если он задерживал квартирную плату — когда у него бывали деньги, он платил больше, чем требовалось по уговору. И только одно было плохо: квартирант много пил. Молодой человек, а спивался с кругу…