Эмил Манов - Избранное

Единственным спасением для нас было отправиться в путешествие как можно скорее. Мы составили маршрут: София — Рим — Женева — Париж — Лондон — Нью-Йорк — Сан-Франциско — Гавайские острова — Токио — Владивосток — Москва — София. Великолепное кольцо вокруг земного шара. Разумеется, чтобы получить об этом самом шаре более полное представление, на каждом континенте, по предложению моей жены, мы собирались посетить еще по нескольку областей и городов.

Я взял годовой отпуск без сохранения содержания под предлогом, что намереваюсь обогатить нашу зоологию новыми исследованиями мировой фауны, а может быть, и прославить наш институт. Снял с книжки все свои сбережения, продал отцовский дом в селе одному софийскому художнику, занял денег у нескольких приятелей и с трудом приобрел иностранную валюту. В последнем мне помогли директор института и друзья из трех-четырех министерств. Мы получили паспорта и визы. И вот в один прекрасный день…

Да, в один прекрасный день, а именно 5 мая 1970 года в десять часов утра мы с женой погрузили чемоданы в международный поезд Милан — Женева — Париж. Чемоданов было восемь. Три из них были набиты одеждой, колбасой и туалетными принадлежностями. Остальные были пустыми: как сообщила мне Лина, на обратном пути она рассчитывала их наполнить товарами мирового рынка. На границе в Драгомане наши таможенники не обратили никакого внимания на набитые чемоданы, но страшно заинтересовались пустыми. Они ощупывали их дно, отпороли подкладку и проткнули ножом ручки из искусственной кожи. Ничего не обнаружив, переглянулись и покачали головой. То же сделали и югославские таможенники. В обоих случаях Лина объяснила, что пустые чемоданы мы везем нашим друзьям в Париж — те, мол, попросили нас привезти им прочные и красивые чемоданы, ибо там таких нет. Таможенники опять переглянулись, постучали пальцами по лбу и пожали плечами.

Эта чемоданная история до некоторой степени омрачила наше настроение на первой же зарубежной территории. Увы, это были сущие пустяки по сравнению с тем, что нас ожидало в дальнейшем. Мы и не подозревали тогда, что однажды вернемся в свое отечество не только без чемоданов, а чуть ли не в чем мать родила… Но не будем предвосхищать событий.

В Белграде мы смогли осмотреть только вокзал. Он был столь же древним и красивым, как и софийский в те времена. На вокзале продавали бублики, совсем как наши, и Лина была восхищена этим фактом. Она полагала, что в этом залог еще большего сближения двух братских народов. Загреб и Любляну мы проезжали ночью, так что не могли выяснить, продают там бублики или нет.

На следующий день мы прибыли в Милан и пересели на поезд, идущий в Рим. До отправления поезда времени было достаточно, и мы вышли на привокзальную улицу, чтобы немного пройтись. Наше внимание привлекла витрина, где были разложены книжки с картинками и коробочки с акварельными красками. Лина снова восхитилась, так как выходило, что и с итальянцами у нас есть нечто общее.

Мы вернулись на вокзал. Я спросил одного железнодорожника, когда точно отправляется наш поезд. Спросил по-английски, так как мы с Линой оба изучали английский язык и считали его почти универсальным. К моему удивлению, железнодорожник что-то неучтиво пробормотал по-итальянски и удалился, энергично сплевывая во все стороны. И откуда у него было столько слюны! Я решил, что английский язык обладает свойством активизировать у итальянцев работу слюнных желез. На всякий случай, как только мы с Линой сели в поезд, мы достали болгаро-итальянский разговорник и начали его штудировать.

Прибыли в Рим. Пока мы ждали в вестибюле гостиницы, когда нам дадут комнату, был украден один из наших пустых чемоданов. Мы отнесли это на счет занятости здешних воров: они, как видно, даже не успевали познакомиться с содержимым чемоданов. Лина заметила, что полные чемоданы красть труднее, потому что они тяжелые, и на следующий же день принялась заполнять пустые чемоданы покупками.

В Риме мы пробыли четыре дня. Три из них мы посвятили изучению магазинов и киосков. К концу четвертого дня мы наняли чичероне, чтобы он за часок показал нам достопримечательности Вечного города. Мы взяли такси, и по мере следования чичероне показывал нам, где находится Римский форум, Ватикан и Вилла Боргезе. На обратном пути мы ненадолго остановились на пьяцца Венеция. Чичероне, черноволосый синьор в желтой курточке из чертовой кожи и с чертиками в глазах, сказал, что есть и более красивые пьяццы, чем эта, но эта — историческая: вон с того балкона когда-то дуче воодушевлял толпу, а она ревела «вива дуче» и «маре ностро е ностро» [7] Наше море — наше (ит.) . — речь шла о том же «маре», которое сегодня стало «маре американо».

При этих словах синьор плюнул себе под ноги, а затем и подальше. Эти итальянцы, очевидно, очень любят плеваться. Я посмотрел с известным уважением на исторический балкон. Что ни говори, даже пастуху необходимо умение, чтобы повести за собой стадо овец — а насколько больше требуется от дуче! И вместо благодарности под конец его повесили вниз головой! Подождали бы хоть, сказал чичероне, зевая, пока он напишет мемуары, а так пропал ценный опыт, которым могли бы воспользоваться сегодняшние и будущие дуче, а также и кандидаты в дуче и кандидаты в кандидаты в дуче. В истории должна быть преемственность, не так ли? Я утешился лишь, когда синьор сказал, что «социальное движение» в Италии уже начало подкладывать бомбы и собирается петь «Джовинеццу» [8] Гимн итальянских фашистов. .

Уже в сумерки мы осмотрели Колизей. Наш синьор сообщил нам, что когда-то это было сооружение для цирковых представлений, где гладиаторы убивали друг друга ради удовольствия публики и где римляне бросали христиан на съедение львам. Позднее христиане бросали христиан, но уже не львам — то было языческим обычаем, — а на костры Кампо-ди-Фиори, как повелевала любовь к ближнему.

В этом отношении другие столицы нашего европейского маршрута не предложили нам особого разнообразия. В Женеве, где есть озеро, банки и памятник Кальвину в парке, нас коротко познакомили с кальвинизмом и его борьбой против римской церкви. Борьба эта, однако, не мешала обеим церквам с одинаковым рвением преследовать еретиков. Так Джордано из Нола, которого женевские протестанты выпустили из рук, был сожжен римскими католиками. Немного ранее Мигеля Сервета упустили католики, зато его сожгли протестанты. Более того: пока Сервет находился в руках инквизиции, Кальвин передавал ей сведения и доказательства его ереси. Так две враждующие церкви братски помогали друг другу в богоугодных делах — что не успевала сделать одна, завершала другая. Париж тоже не отставал и мог похвастаться Варфоломеевской ночью, Лондон — бойней Тауэра и так далее.