Эмил Манов - Избранное

Первой мыслью, мелькнувшей в моем помутненном сознании, была мысль о моей супруге. Впоследствии я объяснил это себе сильным душевным потрясением, пережитым в волнах океана. Во всяком случае, я припомнил последнюю сцену, разыгравшуюся между нами возле хвоста «Локхида», и, будь у меня силы, подскочил бы от ужаса. Но я смог только сесть. В ту минуту я не представлял себе, чем окончилась та сцена, и с отвращением ощупал свой живот. Слава богу, он был все такой же пустой и по-прежнему слипался со спиной.

Уже с некоторой надеждой я осмотрелся, и — о, счастье! — Лина лежала всего в нескольких метрах от меня цела-целехонька и спала. Немного дальше покоились останки хвоста «Локхида».

Я посмотрел на часы, на свои славные непромокаемые часы. Они представляли собой комплекс приборов и стрелок, которые показывали все, что относилось ко времени и частям света, и автоматически заводились. В тот момент было 13 часов 30 минут 25-го июля 1970 года, и, вспомнив, что 24-го мы находились еще в океане, я сообразил, что спали мы около двадцати четырех часов.

Мы пребывали на незнакомом безлюдном берегу. Перед нами волновался океан, но во время отлива вода отступила примерно на километр, и я понял, каким образом мы с Линой оказались на этой пустынной полосе — пустынной во всех смыслах, поскольку поблизости не было заметно никаких признаков человеческой цивилизации. Берег был песчаный, усеянный скалами и большими камнями, и простирался в восточном и западном направлении насколько хватал глаз.

Когда я повернулся спиной к океану и обратил лицо к суше, мной овладело глубокое уныние. На расстоянии метров двухсот от океана вдоль всего берега вздымалась ввысь отвесная стена скал, черных и мрачных, местами покрытых громадными пятнами мхов и лишайников. Вершины этой черной цепи терялись в облаках, а нижняя ее часть, высотой в двести-триста метров, состояла из огромных гладких глыб, словно бы обтесанных и сложенных человеческой рукой. Если мы не обнаружим прохода в этой стене, мы погибнем. Со стороны океана помощи ждать нечего, ибо за все время нашего пятидневного плавания мы не заметили ни одного корабля.

Я внимательней присмотрелся к местности, и уныние мое сменилось изумлением. По всему берегу вдоль линии прилива росли островки травы, а у подножия цепи скал — редкие деревья. Но, боже мой, какая трава и какие деревья! Трава, белесая и упругая, как любая трава на пляже, была в два-три человеческих роста, а деревья, насколько я мог прикинуть, были высотой в среднем от двухсот пятидесяти до трехсот и более метров. Можете себе представить, какие стволы должны быть у таких деревьев. Что же касается крон, под каждой из них могла бы найти приют добрая половина болгарского села.

Я рассмотрел самое близкое ко мне дерево. В трещинах его коры, как в дупле, мог спрятаться человек. На ветвях дерева на высоте метров ста я увидел плоды, круглые и золотистые, величиной с две тыквы каждый. Сначала я принял их за какие-то экзотические плоды, но спустя мгновение понял, что это просто гигантские яблоки. Подтверждала это и форма листьев. Здесь росли, разумеется, и баобабы, и деревья манго, и пальмы, но плодов на них не было.

Черт побери, подумал я, если в этой стране такие деревья, то какими должны быть люди и животные? Этот вопрос заставил меня вспомнить о гигантском кондоре, которого мы видели над океаном. Мне чуть не стало дурно при одной мысли о том, что этот хищник может снова появиться.

К счастью, небо было чистым, птицы не пролетали. Зато одна из серо-зеленых скал, разбросанных по берегу, неожиданно зашевелилась… Разумеется, оказалось, что это не скала, а морская черепаха размером с тяжелый танк времен второй мировой войны. Панцирь ее мог послужить крышей дома средней величины. Сначала, в соответствии со своими черепашьими привычками, она высунула голову и снова ее спрятала, потом вытянула свои лапы, зашипела и медленно двинулась с места. Шипение ее напоминало шум парового котла с открытым клапаном. Неуклюже ступая и кроша под собой камни, чудовище придвинулось к черте прилива и погрузилось в волны океана.

Я едва пришел в себя. Нужно было как можно скорее убираться из этой местности исполинов. При масштабах здешней природы любая бабочка или стрекоза могли стать угрозой для нашей жизни. Я подполз к жене и с невероятными усилиями разбудил ее. Для этого я вынужден был дать ей несколько пощечин, в результате чего она с трудом открыла глаза и, еще не вполне проснувшись, спросила:

— Жоро, это ты?

Ее вопрос поверг меня в изумление. Я сказал ей, что я Цено, а не Жоро, что, в свою очередь, вызвало ее недоумение. Она быстро нашлась и задала второй вопрос:

— Где мы, Цено?

Я ответил ей, что не знаю. Она рассердилась, и это окончательно прогнало ее сон. Она вспомнила, что случилось с «Локхидом» и с нами, и слабым голосом произнесла «мамочка». Потратив немало сил, я скинул спасательные пояса — мой и ее, потом поднялся и помог ей встать на ноги. Ухватившись друг за друга, мы продвинулись метров на сто, отделявших нас от гигантской яблони, и рухнули в ее тени. Тут мы хотя бы были защищены от прилива. Лина снова заснула.

Нет нужды говорить, что положение наше было отчаянным. Мы были одни на этом проклятом берегу. Нам необходимы были пища и вода, притом немедленно, иначе мы не могли бы пройти и сотни метров. Я был так истощен, что мне казалось — небо опрокидывается на меня и океан качается от одного края горизонта до другого. Я решил, что здесь, видно, нам суждено умереть, и лег на спину по примеру Николины.

Голова моя уткнулась во что-то мягкое и ароматное. Если бы я мог, я бы взревел от радости, но удовлетворился лишь благодарственным стоном. Это была половинка огромного яблока. Другая половинка была съедена червяком, толстым и длинным, как питон. Я убил червяка камнем, завладел добычей и откусил яблоко. По вкусу оно напоминало наш золотой пармен.

Кусок яблока, приблизительно в три с лишним килограмма, я уничтожил почти наполовину, прежде чем вспомнил о своей подруге жизни. Пересилив себя, я все-таки разбудил Лину и отдал ей то, что осталось. Ах, уважаемый читатель, я знаю, что следовало действовать в обратном порядке и сначала накормить жену. Это был бы благородный, героический поступок. Но я обещал придерживаться фактов и буду их придерживаться, даже с риском низко пасть в ваших глазах.

Между тем Лина с молниеносной быстротой слопала свой кусок, несмотря на мои предупреждения, что после нашего длительного голодания у нее может быть прободение пищеварительного тракта. Тем не менее она сжевала и твердую, в два пальца толщиной, кожуру, отряхнула руки и облизалась. И ничего с ней не случилось. Это свидетельствует, между прочим, о том, что нежный пол значительно выносливее, нежели хотел бы казаться. Затем она снова заснула, и я последовал ее примеру.