Эмил Манов - Избранное

В университет мы не зашли, поскольку в этом не было необходимости. Мы просто остановились под раскрытым окном одной из аудиторий и около часа слушали, как студенты скандируют хором мудрые изречения из первого тома сочинений Джорджа Франсуа и т. д. … де Торероса XXXI. Здесь эти сочинения изучались в полном объеме, и когда студенты вызубривали их наизусть, они получали дипломы. Разумеется, это относится, сказал мистер Шпик, к уибробарным наукам (соответствующим нашим гуманитарным. — Примеч. автора ), а программа точных наук предусматривала, кроме того, курс основ арифметики и занимательной физики.

Совсем другим было положение в неполной средней школе, куда мы зашли. В одном из классов мы застали маленьких уибробят за вычислением пути кометы Галлея, конкретнее — за поиском той точки в пространстве, где она будет находиться через 1500 лет. Это был экзамен, и от решения задачи зависело, перейдут ли уибробята во второй класс или останутся на второй год в первом. Пока малыши пыхтели над справочниками по астрономии и математике, один из них, судя по всему, хороший ученик, стоя перед доской, интегрировал комплексные числа, возведенные в соответствующую степень.

Было странно, что эти милые уибробята не умели еще ни читать, ни писать, ни даже говорить. Лина спросила у одного из них, хорошо ли он учится и какая отметка у него по физике малых частиц, но в ответ он мог лишь произнести:

— Уа-уа, уа-ууу!

Учитель его успокоил, и он несколько раз нам очаровательно гугукнул.

Шпик рассеял наше недоумение. Уибробята, объяснил он, начинают говорить только на десятом году жизни, а время до тех пор используется для усвоения математики. Это гарантирует в самой высокой степени как их всестороннее гармоническое развитие, так и светлое будущее Уибробии.

Убежденные в том, что уибробцы действительно достигли своего оптимального роста, мы с Линой были готовы отказаться от посещения музея, но Шпик настоял на том, чтобы мы хоть ненадолго заглянули и туда.

Заглянули. Музей состоял из двух отделов: археологического и исторического. В археологическом были выставлены обтесанные камни, кусочки изящной штукатурки доисторических коттеджей уибробцев, а также несколько снимков большого формата, на которых Вице-губернаторы показывали уибробскому племени, как пользоваться огнем, как делать луки и стрелы, как обдирать и дубить шкуры и прочее в том же роде.

В историческом отделе не было никаких экспонатов, за исключением одной прекрасной картины размерами 30 на 20 ярдов. На картине были увековечены образы тех же Вице-губернаторов в тот момент, когда они закладывали основы уибробской державы. Отдельно была выставлена копия папируса, закопанного в вышеупомянутые основы. Текст его гласил: «Этот камень был заложен в лето Уининимово… (цифра была совершенно неразборчивой) руками Их Превосходительств мистера Гарри Хуфа, мистера Ричарда Фокса и мистера Черитебла Хорсхеда, лето благодатное и ячмененосное, дабы освятить отныне и присно и во веки веков имена и славу Их». Следовали подписи, скрепленные первой уибробской государственной печатью.

Все это меня немного удивило, так как повсюду в музее фигурировали трое ныне живущих Вице-губернаторов. Но мистер Шпик пояснил, что это в порядке вещей: имена покойных основателей все равно никто не помнит, да и прежняя история Уибробии, так сказать, не играет никакой роли, поэтому у историков есть все основания принять новое и более оригинальное летосчисление.

Этим закончился тот знаменательный для нас день в Лаггнегге, причем мы с женой и не подозревали, какие удовольствия ожидают нас в последующие дни.

Первым из них было сообщение мистера Шпика о том, что визит вежливости к Грейтполисмену мистеру Рольфу назначен на 2 ноября того, то есть 1970 года. Очевидно, Уиброб-сити сказало свое слово по вопросу о том, как надлежит поступить с нами, и мы с трепетом ждали момента, когда нам об этом объявят. Если вы припомните возможные варианты, которые перечислил нам мистер Шпик, вы поймете наше волнение.

Для того чтобы заполнить время, которое у нас оставалось, мистер Шпик предложил нам познакомиться поближе с законами страны: если решение Уиброб-сити не предусматривает немедленной экзекуции, это должно быть нам полезно и необходимо. Когда я спросил, где мы могли бы взять законы, чтобы их изучить, мистер Шпик рассмеялся: их так много, и они к тому же сопровождаются таким количеством сборников правил и толкований, что нам не хватило бы и десяти лет лишь для того, чтобы их прочитать. Проще и легче было бы посетить как-нибудь городской суд Лаггнегга, и там мы без особого труда все постигнем. Мы согласились.

Однажды утром, за неделю до решающего посещения Грейтполисменства, мы с Линой съели по порции молочной каши, а Шпик — мисочку проса, перемешанного с душистыми травами и сахаром, и отправились в суд. Он находился на северо-западной окраине города, на шоссе № 13, в старом, подлежащем сносу здании. Здание было сирым и мрачным, но это придавало ему большую внушительность. В просторном холле, куда вы попадали прямо с улицы, возвышалась статуя величественной уибробки со свободно развевающимся хвостом и строгим выражением лица. В одной руке уибробка держала большую торбу с зерном, а в другой, грозным жестом поднятой над головой, — лошадиную ногу с огромным копытом. Поломанные весы, по-видимому ненужные, валялись у ее ног. Повязки на глазах статуи не было, поскольку она и так была слепой от рождения.

Кругом были расположены двери в судебные залы, и мистер Шпик демократично спросил нас, в какой из них мы хотели бы войти.

Мы вошли в первый попавшийся. Публики в зале не было, если не считать одного молодого уибробца и одной пожилой уибробки, сидящих на скамье в первом ряду. На судейском месте за кипой папок сидели двое судей в темно-зеленых мантиях, с круглыми черными шапочками на головах. Лица судей были сильно скошены — у одного вправо, а у другого — влево, и если бы их соединить, получилось бы одно нормальное уибробское лицо; эта особенность, по словам мистера Шпика, объяснялась необходимостью равновесия и судейской объективности.

Рассматривалось дело о самоубийстве. Так как подсудимая была три дня назад похоронена, судебное разбирательство производилось заочно. Прокурор, который, в отличие от судей, носил на голове красную шапочку, обосновал обвинение одной-единственной фразой: обвиняемая нанесла государству огромный ущерб. В свидетели он пригласил молодого уибробца и уибробку из первого, ряда, и в ходе процесса выяснилось следующее:

Почтенная мать самоубийцы, она же свидетельница обвинения, и мистер Роджер, также свидетель обвинения, вступили в любовную связь, но, поскольку почтенная мать была вдовой, она не имела права вступить с вышеупомянутым мистером Роджером в законные половые сношения. Он со своей стороны был лишен права играть роль Третьего в семье, поскольку вдовы не имеют супругов. Это мучительное и ненормальное, с точки зрения уибробской нравственности, положение заставило вдову выдать замуж за мистера Роджера свою дочь и тем самым узаконить свое место Третьей в семье мистера Роджера. Так и произошло. В первую же брачную ночь молодых мать, она же теща, тихо заржала, и мистер Роджер, перешагнув через супругу, прыгнул в тещину постель. Это было замечено молодой женой, увы, плохо воспитанной уибробкой, и пока свидетели по делу предавались любви, она взяла и повесилась на балконе, где ее и нашли на следующее утро.