Дмитрий Федотов - Маяки [Сборник]

— А как ты вообще понял, что с тобой произошло? — спросил наконец Костя, раскуривая трубку.

Я коротко поведал ему о приключениях этого длинного дня.

— К тому же я, по-видимому, дополнительно индуцирую эту же способность у людей, с которыми вхожу в близкий контакт. Только не знаю: временно или насовсем.

— А вот это еще любопытней! И кого же ты… индуцировал?

— Доктора из психологической консультации, Володьку Макарова, моего давнего приятеля, — этих точно… — припомнил я. — Про других не скажу, но было несколько мимолетных контактов.

— Расскажи-ка поподробнее! — Костя принял расслабленную позу, откинувшись на спинку кресла.

Я погрузился в воспоминания и с удивлением обнаружил, что помню все до мельчайших деталей — цвет, освещение, звуки, даже запахи! «Ух ты! А это уже похоже на сериал „Вспомнить все“! — пронеслась дурацкая мысль. — Дубина, нашел с чем сравнивать! — тут же осадил сам себя. — А ну, сосредоточься!»

— В общем, выглядит процесс именно как индукция, — подытожил я.

— Тогда почему ты меня не индуцировал?

Я замер. А ведь действительно! Ничего подобного предыдущим случаям с Костей не произошло.

— Ну, тут одно из двух, — неуверенно проговорил я, — либо поддаются индукции не все собеседники, либо… ты предельно честный человек!

— Ага! — Костя снова сел прямо и ткнул в меня чубуком трубки. — И вот это стоит проверить. Желательно немедленно!

— На ком? Маша отпадает. Она тоже не восприимчива к индукции, я успел убедиться.

— Отлично! Тогда на моем старом приятеле. У меня сосед — преподаватель истории средних веков в РГГУ, большой умница, эрудит!

Не успел я возразить, как Костя схватился за телефон.

— Привет, Михалыч! Занят? Вот и ладушки. Заходи, повечеряем. Маруся нечто невообразимое на ужин соорудила!

Михалыч оказался импозантным мужчиной — высокий рост, породистое лицо, смоляная шевелюра с благородной проседью на висках и проницательный взгляд темных глаз, в которых светился незаурядный ум. Немного портило впечатление наметившееся брюшко, однако рукопожатие у историка вышло неожиданно крепким и энергичным.

— Это наш давний друг и коллега, Андрей Петрович Первенцев, — представил меня Костя.

— Очень рад знакомству! — Голос у соседа тоже был под стать внешности, низкий и бархатистый. — Давид Михайлович Волензон.

— Присаживайся, Михалыч, закуривай! — радушно предложил Заборский и подмигнул мне, дескать, давай, индуцируй.

Если бы я еще знал, как это делается! Похоже, процесс запускается во время беседы и желательно на какую-нибудь значимую для собеседника тему. Я припомнил обстоятельства встречи с психологом и с Володькой.

— Давид Михайлович, я работаю в крупном издательстве, в частности, занимаюсь выпуском художественной исторической литературы. И теперь, пользуясь случаем, хотел бы узнать мнение специалиста о целесообразности издания этого жанра.

Костя картинно поднял брови на столь витиеватую тираду, но Волензон внешне остался строг и серьезен. Не спеша вынул из массивного серебряного портсигара тонкую коричневую палочку с двойным золотым ободком у фильтра, прикурил от зажигалки в виде древнегреческой амфоры и, лишь сделав пару медленных затяжек, заговорил:

— Видите ли, молодой человек, художественная историческая литература, безусловно, привлекала и будет привлекать интерес читателей прежде всего разнообразием сюжетов и обилием якобы подробностей жизни и быта наших предков. Однако вам, как и мне, наверняка известно, что в подавляющем большинстве случаев сие — выдумки чистой воды, ничего общего не имеющие с подлинной историей! А между тем многие любители исторической прозы искренне считают, что так все и происходило, как написали, скажем, Вальтер Скотт или Дмитрий Балашов. Про Александра Дюма, Мориса Дрюона и им подобным я вообще молчу!

— То есть историческая проза не нужна? — усмехнулся я, потому что буквально почувствовал: есть контакт, «поплыл» историк!

— Ну, я бы так не ставил вопрос… Все-таки между историей и исторической прозой очень большая разница… — Волензон запнулся, его смуглое породистое лицо посерело, а дорогая сигарета в пальцах задрожала. — Порой мне кажется… не только проза… сама историческая наука — сплошная выдумка… — Он передернул острыми плечами, судорожно затянулся и поперхнулся дымом, откашлявшись, пробормотал: — Господи, на что же я трачу жизнь! На обман!

Заборский нахмурился и сделал рукой отметающий жест.

— Ерунда, Михалыч! Ты же умный человек. А разве умный стал бы заниматься пустыми разглагольствованиями? Нет! Значит, твое дело нужное и правильное…

— Нет! — почти выкрикнул Волензон. — Я ответственно заявляю: то, что принято называть историей, исторической наукой, таковой не является! Это все суть — историография! То есть пустописание в угоду власть предержащим, и к подлинной истории цивилизации имеющее весьма косвенное отношение.

— Погодите, — вмешался я. — Давид Михайлович, вам, конечно, виднее как специалисту, но, по-моему, далеко не все, что написано в учебниках и научно-популярных изданиях на тему истории человечества, — выдумка.

— Андрей Петрович, о чем вы говорите! — Волензон всплеснул руками. — Даже не погружаясь в античность, можно привести массу примеров исторических подтасовок и передергиваний. Одна только «Повесть временных лет» чего стоит! Это же уму непостижимо: использовать в качестве научного источника художественное произведение! А татаро-монгольское иго? А открытие Америки? А крестовые походы?

— Гм!.. Что не так с крестовыми походами? — удивился Костя. — Хочешь сказать, что их не было?!

— Нет. Были. Но сколько их было на самом деле и ради чего все было организовано?

— Давид Михайлович, но ведь вы преподаватель, много лет учите юных и любознательных, прививаете им любовь к истории. Это же замечательно!

— Андрей Петрович, что в том замечательного — изо дня в день рассказывать небылицы и перечислять официальные штампы, делая вид, что преподаешь историю! Это же… предательство!

Волензон вдруг резко ткнул окурок в пепельницу и вскочил. Заборский удивленно посмотрел на него:

— Михалыч, ты куда?!

— Пойду я, Константин Эдуардович, попробую что-нибудь придумать на тему, как исправить собственные ошибки и заблуждения и не натворить новых! Мне очень стыдно, господа! — Он гордо вскинул голову и вышел из кабинета — прямой, как палка.

С минуту мы оба молчали, пытаясь переварить произошедшее. Потом Костя сказал:

— Да, старик. Ну и кашу ты заварил…

— Я заварил?!

— Извини… стал невольным источником Большой Кучи Неприятностей.

— Я жертва, если ты не понял. Во всяком случае, чувствую себя именно так.