Александр Колупаев - Завещание великого шамана. Книга 2

Проворные слуги уже накрыли стол на террасе, обдуваемой легким ветерком. Закусок было немного, впрочем, как и вина. Три сорта унерландского белого, пять сортов тиботского красного и большая редкость — в кувшинчике из обожженной глины — афетское выдержанное вино. Жалко мяса было маловато: холодная телятина, нарезанная тонкими ломтями, свиной копченый окорок внушительных размеров, отварные рябчики, перепела, вываренные в вине, и бараньи ребрышки, все ещё хранившие жар углей.

— Закусите, гости дорогие, перед ужином! — пригласила Фарита, — а я распоряжусь, отправить обратно в монастырь отца — настоятеля.

— Так как хозяйка ушла, да и не место ей в мужской компании, разве что в роли танцовщицы, — усмехнулся епископ, — позвольте мне, высокородный Алекс, принять на себя обязанности принимающего гостей хозяина — он зубами выдернул деревянную пробку из бутылки и, резко выдохнув, отправил её в дальний угол террасы.

— Мы освежимся винцом и поговорим про наши дела. Это пусть наши короли решают свои делишки! А у нас — дела! — Жедал привстал, сбросил на пол монашескую сутану и остался в легком костюме либранского торговца.

— Согласен! Обсудим наши дела, заботы о встрече королевских особ оставим на завтра.

Высокие договаривающиеся стороны, программист планеты Земля и легат Ордена Святителей, сдвинули кружки темного стекла.

Пожевали по ломтику мяса и, положив руки на стол, уставились друг на друга.

— А скажи-ка ты мне, великий учитель Алекс, чего ты, да, да — ты! Лично сам, хочешь в этой жизни?

Программист Алексей Сергеевич Никифоров, вальяжно развалился на стуле и улыбнулся Жедалу:

— Да почти ничего! У меня всё есть!

— Не скажи, не скажи, мой друг Алекс! Вот ты тут суетишься, готовишь встречу для своего короля…. А почему другому, твоему слуге, не заниматься этим лично для тебя?!

— Неплохая мысль! Однако и ты, мой друг чего — то очень хочешь в этой жизни! Погоди, погоди — я угадаю. Ага! Метим на место их святейшества Фарана!

— И что в этом странного?! — слегка занервничал епископ. — Председатель сената Ордена Святителей должность выборная, и если Фаран VI ….

— Если Фаран VI отправится в сады создателя, то и выборная должность перейдет к….

— Жедалу I, и все по закону! Председатель выбирается из числа членов сената, это не король! Там все по наследству, да по родству крови. А у вас, мой друг, что, король выбирается?!

— Нет, у нас королем становятся за особые заслуги.

— Так неужели великий и могучий Алекс не имеет заслуг, равных заслугам короля Ксанда?!

— Не в этом дело. И заслуг у меня немало, и величия и могущества хватает. Только вот не хочу я на место Ксанда! Не хочу и всё тут!

— Почему?! Разве есть власть выше власти короля?! — поперхнулся соком епископ.

— Есть. Например — император!

— Ты… хочешь стать императором?! — Жедал в изумлении резко поставил бокал с соком на стол, янтарная жидкость плеснулась на белую скатерть.

— А что тут такого? Вот империя Тибота мне бы пригодилась!

— Так, в чем дело?! Ордену такой император ох как по душе! — Жедал смело потянулся к бутылке коньяка. — При помощи твоей летающей кареты мы легко проникнем в закрытый город императора Пу! А наши монахи — воины, запросто одолеют охрану императора. Хотя там тоже неплохие воины, очень даже неплохие! Но у нас внезапность и твое мастерство! Давай, мой друг Алекс, поднимем эти кружки за нашу дружбу! И за исполнения наших желаний!

Жалко — стеклянные кружки глухо брякаются друг о друга, а не звенят мелодично как фужеры.

— Высокородный Алекс! — епископ кинул в рот кусочек сыра, — позволь отведать твоего напитка. От него кровь горячей струей бежит по жилам, и мир полнится красками.

— Друг мой Жедал! Эти бутылки с напитком целиком и полностью принадлежат тебе! Только не увлекайся чрезмерно! От напитка и голова кругом идет и мысли путаются.

— Я услышал тебя! — епископ налил в кружку коньяка, и, словно это было вино, выпил, смакуя его.

Алексей с любопытством наблюдал за монахом. Тот вальяжно развалился в кресле, подтянул к себе миску с грибами, потыкав вилкой в ускользающие кусочки, ухватил лакомство рукой.

— Бла — а — родный Алекс, — монах округлил глаза, язык перестал слушаться его, — ты, ик, присмотрись к Фарите! Скажу тебе, аппетитная бабенка!

И, не собираясь выслушивать возражения, назидательно продолжил:

— Ибо сказано в священных скрижалях, писание сто сорок седьмое: «И изваял создатель женщину, для услады мужчины!»

— Мудрейший в своей святости Жедал! — Алексей усмехнулся попытке епископа подпереть голову рукой. — А вот писание сто семнадцатое гласит: «Не возжелай женщину, которая не возжелала тебя!».

— О-оо! Ик! Твои познания в трактовании скрижалей составят честь для любого епископа ордена! Я буду просить великого Фарана, ик! Пожаловать тебе сан епископа! И да простит меня создатель! — легат стремительно пьянел, вытаращил глаза и, погрозив пальцем неведомому собеседнику, изрек: — Не поминай имени создателя в сумме! Ой, ик! В суе!

Уронив руку, свернулся в кресле, словно бездомный пес на пороге чьего-то дома, и громко захрапел.

— Эй, там! — Алексей окликнул слуг, смиренно ожидающих в сторонке. — Уложите монаха на кушетку, свежий воздух полезен для его сана.

— Кра — а — сотка! Не буди во мне мужчину! — Жедал полез было целоваться к подхватившему его слуге, но, увидев незнакомое бородатое лицо, в крайнем изумлении изрек:

— Во! Сатана! — и провалился в пьяный угар.

Никс Мартис был очень голоден. Никс Мартис не ел со вчерашнего вечера. И если учесть, что его почитательница, жаль что не подруга, вздохнул Никс, принесла ему всего два хлебца, немного козьего сыра и половинку недопитой бутылки вина, то можно считать, что не ел он два дня. Никс тяжко вздохнул, обмакнул кисточку в чёрную краску и несколькими уверенными мазками что-то добавил на середину холста. Никс Мартис был художник.

Бездарный художник, вечный неудачник и безденежная личность. Так отзывалась о нём прекрасная Люция. Белокурая малышка с пышной грудью, она была танцовщицей в приморской таверне.

Злые завистники её красоте утверждали, что не только танцовщицей. Но Никс, очарованный её красотой, не верил ни одному слову полупьяной матросне. К тому же Люция подкармливала вечно голодного художника только за то, что он обещал нарисовать ей портрет.

Портрет был давно готов, но Никс всячески оттягивал момент показа. Во — первых, что-то не нравилось в изображении Люции, глаза, наверное. Как ни старался Никс, глаза получались грустные. А второе: если отдать портрет, девушка не придёт больше к нему в мастерскую. Да и не его это мастерская. Арендует он у местного ростовщика две комнаты: в одной спит сам, а в другой — мастерская. Завалена всякими картинами, подмалёвками на холстах и набросками на плоских листах бумаги из рисовой соломы. Привозят такую кораблями из Тибота.