Александр Колупаев - Завещание великого шамана. Книга 2

Есть хотелось сильно. Никс отошёл подальше от холста, закусил деревянный кончик кисточки, стал рассматривать почти законченную картину. Он даже название ей придумал — «Рассерженный демон».

На картине океанские волны свирепо набрасывались на неприступный утес, занимающий весь левый угол полотна. Вершину утеса венчала мрачная фигура мужчины. Короткий черный плащ откинуло порывом ветра, и он обнажил мускулистую волосатую ногу с ясно различимым копытом. Лицо демона было наполовину повернуто к зрителю. Раскаленными углями горел раскосый глаз, белый клык ещё более оттенял свирепость лица. Любой, взглянувший на картину, сразу понимал, что демону пока не до него.

У демона более важные дела.

Вдали, в пучине волн, тонул корабль. Уже скрылся весь корпус, и только мачты, подкрашенные ярким солнцем, ещё виднелись над водой. Ещё развевался вымпел, но на нем не было символа государства. В правой части картины, на гребне пенной волны, виднелась рука. Тонущий человек взывал о помощи, а, может быть, заметив дьявола, защищал свою грешную душу. В картине явно чего-то не хватало. Никс ещё раз вздохнул, взял тонкую кисточку и решительными мазками закончил рисовать. На вымпеле тонущего корабля трепетал хищный заур — символ королевства. Конечно, потом он закрасит свирепого хищника и нарисует распластанного сокола, эта птица украшала флаги торговой республики. Но сейчас пусть тонет кичливое и алчное королевство!

Скрипнула дверь, послышались тяжёлые и уверенные шаги. Никс проворно отвернул картину к стене. Может, это хозяин мясной лавки? Он заказал портрет своей дочери, и Никс здорово рассчитывал получить за него парочку лишних сантиков. Девица была полноватой, рябой простушкой и, как Никс не усаживал ее, норовя поймать нужную игру света и тени, полные губы и рытвины от оспы выпячивались всё равно. Пришлось рисовать два портрета: один по памяти — простой и грубый в своей реалистичности — и второй — приукрашенный фантазией художника. Девице портрет понравился, и она ушла довольная собой. А Никс долго что-то дорисовывал, подправлял и уточнял игру света и тени на другом портрете и очень даже остался доволен своей работой.

Нет, это не шаги мясника и даже не его дочери, это шаги многих людей, уверенных и властных.

Тонкая дверь из бамбуковых щепок распахнулась под уверенной рукой, и в комнату вошел … — король! Нет, нет, не Унерланд, да славится его имя, а король неведомой и, наверное, очень прекрасной страны. Чутьё художника ещё ни разу не подводило Никса. Красивые и свободные одежды, уверенные и точные движения рук, а главное — взгляд: властный и цепкий. Светилась в этом взгляде недюжинная сила ума, милосердия и доброты. Однажды Никс рисовал портрет создателя, делал разные подмалёвки, исправлял, бросал и снова начинал. Так и не нарисовал….

Именно взгляд и не давался художнику, а тут — вот он, взгляд создателя, творца и властелина мира!

Никс поспешно склонил голову и опустился на колени. За этим важным и властным господином замаячила лысина и темно коричневая сутана епископа ордена.

— Встань, художник! — важный господин с улыбкой смотрел на него. — Позволь нам посмотреть на твои работы.

— Милости прошу, ваше сиятельство! — а как ещё Никс мог обратиться к королю? — Многие мои работы ещё не окончены и требуют времени и исправлений.

— Ничего, если ты позволишь, мы попытаемся и так понять твой замысел. И если ты продаешь свои картины, то даже купить некоторые из них. Вот на этом холсте у тебя что? — господин ткнул пальцем в только что оконченную картину. Никс похолодел: поверни он её и не избежать ему неприятностей — вон как зыркает на него епископ, да и начальник стражи злобно топорщит усы. Но господин спокойно повернул к себе холст и, отступив на шаг, стал рассматривать полотно.

Епископ нахмурил брови — налицо был факт, позорящий могущество королевства!

Это корабли Либраны или Тибота могли тонуть в морских пучинах, а королевский флот — самый лучший, самый прочный из флотов мира, мог только плавать, гордо неся над волнами славное знамя королевства.

Душа у Никса ушла в пятки — тут плетьми не отделаться, тут пахло галерами. Между тем, важный господин, которого, словно простые люди, сопровождали такие высокие слуги короля и Ордена, неторопливо шел вдоль стены, рассматривая его картины. Уверенной рукой отбрасывал пыльное тряпье, под которым художник прятал отдельные полотна, и, мельком взглянув на изображение, переходил к другому полотну. От ужаса Никс даже зажмурил глаза: великий человек повернул к себе полотно, несущее погибель своему создателю. Зачем только он сохранил этот холст?! И даже название записал на обратной стороне: «Утро накануне казни».

Изобразил он на ней тюремную камеру. Несколько узников обречённо сидели, прижавшись спинами к серой стене. Да и не люди уже были это, а скорее блёклые, безликие тени, размазанные ужасом близкой смерти. Только один, прижав руки, закованные в кандалы к груди, стоял в солнечном потоке, падающем из окна, забранного толстой решёткой. И было в его облике и его детской улыбке столько жизненной силы и света, что сразу и не заметишь невзрачного человечка, в сутане и со знаком Ордена. Монах смотрел из-за решетки, и злобная, довольная ухмылка блуждала на его губах.

Важный господин обернулся к художнику. Никс почти физически ощутил, как бурлящий кипяток касается его ступней и безвольно опустился на колени.

— Встань, художник! Встань с колен, великий мастер! Ибо это мы должны опускаться на колени перед твоим гением и твоими великими полотнами! — Никс не верил своим ушам: эти картины, за которые ему не миновать застенков королевской тюрьмы, эти картины, за которые высокий художественный совет прозвал его бездарной мазилой, эти его картины привели в восторг столь сиятельного господина!

— Пройдут годы, пролетят столетия, и имя короля Унерланда будет упомянуто разве что в учебниках истории. А твое имя будет на устах у всех. Знаменитые музеи мира будут считать за честь иметь у себя твои картины. Встань с колен и больше никогда не становись на них! Гении всегда выше королей, только не всегда живущие рядом с ними могут это рассмотреть. Можешь ли ты продать мне несколько своих картин?

— Сиятельный господин! Я сочту за честь подарить вам хоть половину своих полотен! Ибо цена им очень мала — всего лишь немного еды, да несколько санти, что бы я мог рассчитаться за аренду мастерской. Какие полотна вы пожелаете приобрести?

— Вот эту, — господин указал на «Рассерженного демона». — Эту, — на ней был изображен королевский фрегат, заходящий в порт. — И если возможно, то вот эту, — господин прикоснулся к полотну «Утро накануне казни».