Феликс Кривин - Изобретатель вечности: Повести, рассказы, очерки

— Тогда так и начнем: «Появился на земле кролемышка…»

— Начало какое-то не сказочное, вроде информации в газете. Надо как-то интересней начать, чтоб сразу было видно, что сказка.

— А если начать с его родителей? Они-то жили и были. Вот и начать: «Жили-были кролик и мышка. Они были незнакомы, никогда не встречались, но так случилось, что у них родился ребеночек».

— «Так случилось» — это хорошо. Не стоит писать о победе генной инженерии, пока еще неизвестно, победа это или что-то другое. Но как-то нереально получается: не знали друг друга, не встречались — и вдруг ребеночек.

— Еще как реально! Дальше рассказываем: «Стоит кролемышка посреди земли и не знает, что ему делать, какой такой подвиг совершить».

— Может, не надо про подвиг? Кролемышка все-таки…

— А для чего ж тогда он родился? Каждый рождается для подвига, хотя не каждый его совершает.

— Но он-то случайно родился. Неожиданно. Он ни для чего родился, просто из научного интереса. Заинтересовались ученые: а что будет, если добавить мышке гены кролика? Или кролику гены мышки? Вот он и родился. Чтоб они могли посмотреть.

— Это верно. Увидели, что получилось, а дальше хоть не живи. Но он уже живет. И не знает, что с этой жизнью делать.

— Давай так и скажем: «Получил кролемышка жизнь и не знает, что с нею делать. И пошел он тогда разузнать, расспросить других жителей, которые до него на земле жили».

— Пришел он к мышкам. «Вы зачем, мышки, на свете живете?» — «Чтоб крупу к себе в норки таскать». — «А когда всю перетаскаете?» — «Еще что-нибудь будем таскать. Потому что нет у нас в жизни другого предназначения».

— Пришел кролемышка к кроликам. «Вы зачем, кролики, на свете живете?» — «Чтобы грызть капусту. II еще чтоб дрожать: как бы нас, чего доброго, не пустили на мясо». — «А разве пускают?» — «Еще как. В этом наше высшее предназначение. А низшее — грызть капусту. У нас в жизни два предназначения: низшее и высшее, но нам больше низшее по душе».

— Удивился кролемышка, что кролики высшим предназначением пренебрегают. У него-то назначение было одно: удовлетворить любопытство своих создателей.

— И тогда пошел он к создателям: «Вы для чего, создатели, живете?» Создатели переглянулись. Улыбнулись. Для них это был решенный вопрос. «А для того и живем, чтоб таких, как ты, создавать и смотреть, что из этого получится».

— «И что же из меня получилось?» — спросил кролемышка. «Кролемышка, — ответили создатели, — а что получится дальше, это нас уже не интересует. У нас другие вопросы на повестке дня».

— «Какие вопросы?» — спросил кролемышка и этим вопросом рассердил создателей. «Послушай, кролемышка, мы ведь, когда тебя создавали, никаких вопросов в тебя не закладывали. Мы считали, что ты будешь жить без вопросов».

— «Как же это — жить без вопросов?» — вздохнул кролемышка, и это тоже оказался вопрос. — «Вопросы должны задавать только те, кто умеет на них ответить, — сказали создатели. — Вот мы, например, задали вопрос: что будет, если добавить мышке гены кролика? И ответили: создали тебя, кролемышку. Так и ты: задавай себе вопросы лишь те, на какие можешь ответить. А на какие не можешь, таких вопросов себе не задавай».

— И пошел кролемышка в жизнь, лавируя между вопросами. На этот вопрос не могу ответить — пошел дальше, на этот не могу — пошел дальше…

— Но однажды встретился ему вопрос его юности: зачем он живет? И задал кролемышка этот вопрос какому-то незнакомцу — большому, серому, с острыми зубами. И ответил ему незнакомец. с зубами: «Ты живешь затем, чтобы я сегодня не лег спать голодным. Два дня я ложился спать голодным, а сегодня встретил тебя…»

— «И благодаря мне ты не ляжешь спать голодным?» — Кролемышка очень обрадовался, а это значит, нто добро в нем одержало победу над злом. Кролик победил в нем мышку, но теперь уже не дрожал при мысли, что выполняет свое высшее назначение. Главное, что он нашел свое назначение, это было самое главное.

— И получилась у нас сказка со счастливым концом.

— Ну, со счастливым или нет, это нужно спросить у кролемышки.

— Спрашивать-то теперь не у кого. Остается одно: последовать совету создателей — самим спросить и самим ответить. Поставить себя на место кролемышки и ответить: счастливый это или несчастливый конец.

Почему я, спрашиваете, в чистом небе пою? Я бы с удовольствием пел где-нибудь в другом месте. На дереве, например. У нас отличные есть деревья, высокие, стройные. С такого дерева запеть — далеко слышно.

Так они что сделали? Я про наших птиц говорю. Разделили между собой все деревья, обсели, что называется, и пускают на них друг дружку по знакомству. Я тебя на свое, ты меня на свое.

Допустим, зяблик сидит на ольхе, а воробей на осине. Крепко сидят, основательно. Так зачем ему, зяблику, пускать на ольху соловья? Он лучше пустит воробья: хоть воробей и не так хорошо поет, зато потом его, зяблика, к себе на осину пустит. И будет зяблик петь в двух местах: у себя на ольхе и у вор#обья на осине. А пустит еще дятла с акации — и на акации запоет.

А вы еще спрашиваете, почему у нас, вместо соловьиных трелей, сплошное чириканье. Они же все деревья обсели — не пробьешься.

Я тут недавно песенку сочинил. Наши говорят, с такой песней не стыдно и на тополь. Сунулся я на тополь— куда! Там уже свои чижики-пыжики, свои сороки-вороны.

— Не слишком ли, — спрашивают, — для вас высоко?

— Не слишком, — говорю. — Я в небо поднимаюсь и выше.

— В небо — пожалуйста. А здесь все-таки дерево, солидная трибуна. Послушайте сначала, как другие поют.

(Рассказ зяблика)

Мы всегда недовольны: и то у нас не так, и это не по-хорошему. И не те птицы на деревьях поют, и не те, какие надо, наедаются досыта. А я вам так скажу: слишком хорошо живем. Чересчур хорошо живем, вот в чем главная причина.

Сижу я недавно в аэропорту. Смотрю, как самолеты взлетают и на землю садятся. Они, пока не взлетят, такие большие, а потом становятся маленькие. А те, которые садятся, наоборот: сначала маленькие, а потом становятся большие.

Сижу я и думаю: почему так? Я сколько летаю, а все одинаковый: что там, в небе, что здесь, на земле. Да если б меня так все время то сжимало, то разжимало, я бы не выдержал…

А мы не ценим. Своего не ценим. Все на чужое заглядываемся. А на что заглядываться? У них только успевай сжиматься да разжиматься…

Так я, значит, думаю, пока на аэродроме сижу. И вдруг слышу:

— Пассажир Чижик, вылетающий до Харькова, подойдите ко второму окошку.

Опять, думаю, чижик куда-то летит, опять ему у нас не нравится. Раньше он все на юг улетал, а теперь почему-то решил в Харьков.