Бронислава Бродская - Пробирка номер восемь [СИ]

Феликса отец тоже был доктор, и Феликс был, а вот она, Аня не была. Ну и ладно. Папа так хотел бы, чтобы она тоже … но, ишь чего захотел, что она дура? Папа был ученым, но не только … он еще был импозантным мужчиной, ярким самобытным человеком, который себе многое позволял. Вот и Аня себе порой «многое позволяла», и вовсе не потому что она свершилась «как ученый», просто она была красивая баба … вот и позволяла, правда с молчаливого папиного попустительства, под аккомпанемент маминых стенаний и даже нескрываемого осуждения. Мама … почему папа на ней женился? Что он мог найти в «честной» еврейской девушке с нешуточными, но держащимися внутри под контролем, гуманитарными амбициями.

Они с папой познакомились в МГУ на каком-то вечере. Мама была студенткой ИФЛИ. Потом из романа ничего не вышло. Папа уехал, потом его посадили … они снова встретились, случайно в гостях. Вот жизнь … Мама была эрудирована, прекрасно знала французский и итальянский, но с начала 50-ых устроится ей на работу было невозможно. Она это и сама понимала и никуда не лезла, боязливо опасаясь «высовываться». Как-то в метро мама встретила Маргариту Ивановну Рудомино, которую она когда знала по МГУ, в который влился ИФЛИ. Рудомино была директором знаменитой Иностранки, которая тогда находилась на Петровских линиях. Мама стала там работать, проработала всю жизнь, удержавшись даже и без Рудомино, уже при дочери Косыгина, которую сделали директором библиотеки, нагло выгнав Рудомино на пенсию. Мама заведовала «детским залом». Когда Ане нужно было поступать в институт, она выбрала нечто среднее, «физика на французском», чтобы угодить и маме и папе. Хотя никому она не угодила, да и не в родителях было дело, просто Ане показалось, что на таком факультете ей будет в самый раз, чтобы не слишком мучаться. Так и оказалось.

Аня вспомнила, как в возрасте 16 лет, она в первый раз не пришла домой ночевать. Куда-то они поехали загород на лыжах. Долго катались, наслаждались тихим морозным воздухом, деревьями в снегу, хрусткой лыжней. Потом завалились всей гурьбой к девчонке, у которой там была дача. Разожгли печь, наварили картошки, сбегали в магазинчик за консервами и бутылками. Аня и не заметила, как на улице сгустились синие сумерки, ребята потянулись на электричку. Остались только они с Борькой, одноклассником и хозяйка дачи с другим мальчиком. Аня стала собираться. «Борь, поехали … поздно уже» — Аня помнила, что она тогда вдруг испугалась, что родители будут волноваться. «Анька, смотри какие звезды … давай дойдем до леса. Прогуляемся, попьем чаю и потом поедем.» — на Борю нашло лирическое настроение. Когда они после чаю из самовара собрались уходить, хозяйка дачи, зевая, достала книжечку с расписанием электричек и лениво им сообщила, что больше сегодня поездов уже не будет. Полчаса назад прошла последняя электричка. «Ой, что же делать. Меня родители убьют» — заныла Аня, но Борька ее успокоил тем, что родители, и его тоже, позвонят ребятам, и те им скажут, что … «последнюю электричку, на которой они собрались возвращаться, неожиданно отменили. И все …» Дурацкая ложь: откуда бы те, кто уехали, знали про отмененную электричку, но Аня сразу почему-то успокоилась и согласилась оставаться.

Они еще пили, потом целовались, потом еще, потом Борька ныл, что он ее любит и Аня решила ему не отказывать. А что … он читал ей стихи, вел себя просто прекрасно, и даже ей нравился, хотя их скоропалительный роман начался только сегодняшним утром. То-есть она знала Борю, но … не настолько. После «отмененной электрички» Боря, бедняжка, ждал ее после школы, но … все! Ане больше не удалось, войти в то дачно-лыжное настроение, тем более, что ассоциации с тем воскресеньем у нее были неважные из-за родителей. Наутро она вернулась рано. Папа с мамой еще были дома. Мама сразу на нее набросилась, хотя было видно, что они знали, что она осталась на даче, т. е Боря был прав:

— Где ты была? Отвечай, где ты была, паршивка.

— Мам, я была на лыжах, а потом мы заночевали на даче, вы же, я уверена звонили ребятам …

— Да, папа звонил, унижался, выяснял. Почему там на этой даче больше никто не остался? А? С кем ты там была?

— В каком смысле, с кем? С ребятами. Что такого? Что было волноваться?

— Я знаю, с кем ты там была.

— Ну знаешь, и хорошо. Дальше что?

— Фридочка, не надо … ну что ты ей-богу. Пришла она цела и невредима. Ну, переночевала на даче. Закаталась, а потом отменили поезд. Где ей там телефон искать?

— Замолчи! Ты, Лев, ее всегда покрываешь. Зачем? Тебя не волнует, с кем была твоя дочь? Не волнует? Не делай вид, что ты не знаешь, почему она там осталась. Твоей дочери только 16 лет. Ты такое поведение считаешь нормальным? Вы с ней всегда заодно …

И вдруг мать громко зарыдала. Она закрывала лицо руками, всхлипывала и Аня сквозь ее отрывистые всхлипывания отчетливо услышало слово на букву «б». Ничего себе, мать никогда и ни при каких обстоятельствах не «выражалась», такое скорее от папы можно было ожидать, хотя и он дома при ней не ругался. Просто мать действительно так считала, ей было больно сознавать, что ее единственная дочь … вот такая. В кого? Почему? И еще ей наверное казалось, что Лев, ее любимый Левик оправдывает дочь, потому что он сам такой. Да, такой, и нечего закрывать на это глаза, а она, дура, закрывает … как мама хотела не позволить … но не «позволить» у нее не получалось. Может у папы бы получилось, но он «позволял», не зажимал свою Аню, не считал нужным, видел уже тогда, что это бесполезно, что может быть только хуже. Аня даже представить себе не могла, что мама может так рыдать. Стоил ли этот дурацкий Борька маминых рыданий? Нет, конечно нет. Аня тогда дала себе обещание никогда маму не доводить … но, нет, обещания она не сдержала. Куда там. Просто с годами мама привыкла. Она демонстрировала Ане свое несогласие, но больше не рыдала.

Мама пережила папу не так уж намного. Умерла в 90-ом. Еще пять лет она продолжала жить одна на Октябрьском поле в их трехкомнатной квартире, которую после ее смерти они с Фелей сдавали, так и не собравшись ее поменять и объединить со своей на Садово-Кудринской. Мать жила тихо, навещала внуков, дружила, как ни странно с Сашей, даже больше, чем с девочками, очень горевала, когда зимой он уехал, в том же 90-ом году, за несколько месяцев до ее смерти. Они писали друг другу письма, но о подробностях переписки мать Ане не рассказывала.

Ане позвонили с дачи, куда мать поехала накануне, чтобы подвязать помидоры. И на черта ей сдались эти помидоры! Соседка зашла вечером за чем-то, окликнула ее, не получив ответа, прошла вглубь участка и увидела маму, лежащей прямо на грядке. Видимо, ей стало плохо и она упала. Инсульт, тромб …, смерть наступила мгновенно и мама не мучалась, как Ане потом объяснили после вскрытия. Соседка позвонила и Аня сорвалась и поехала на дачу. Дети остались дома одни, Феликс был заграницей на каком-то конгрессе, кажется в Бельгии, а Сашки уже с ними не было.