Кнут Фалдбаккен - Страна заката (журнальный вариант)

Так дождь постепенно размывал искусственные границы, которые человек столь упорно и трудолюбиво проводит между природой и культурой, наглядно показывал, что по существу нет никакой разницы между городом и Насыпью, ибо и в городе, и на Насыпи человеческое существование легко может быть низведено до самого жалкого и примитивного уровня.

Дождем прибило пыль, так отравлявшую жизнь во время засухи. Обрывки, бумаги и всякий мусор, которые при каждом порыве ветра летели в глаза, теперь намокли и спокойно лежали, затянутые тонкой пленкой грязи, словно пот, проступивший из земли,— больная и измученная после долгой засухи, она была вся в трещинах, шрамах и рубцах, и когда внезапно пошел дождь, у нее начался жар, она тяжело дышала и покрывалась испариной, постепенно возвращаясь к жизни.

Аллан и Лиза собирали дождевую воду в кастрюли и лоханки и вообще во все, что вмещало хотя бы несколько пригоршней. Для них это была игра, разрядка после большого напряжения сил, в общем, им не нужно было так много воды, потому что колодец Дока все равно теперь быстро наполнится, но им доставляло детскую радость собирать и снова расплескивать драгоценные капли. А дождь продолжал лить как из ведра, и на небе не было видно никакого просвета. Но это было чудесно, значит, еще долго продлится удивительное ощущение Счастья, которое охватывало их, когда они чувствовали, как теплые и тяжелые капли дождя ласково стучат по их разогретой солнцем коже, как медленно й приятно промокает на них одежда, совсем как в далеком и уже каком-то неправдоподобном детстве, когда они нарочно промокали до костей...

Сняв платье, Лиза стояла, наклонившись над тазом, и намыливала свои давно не чесанные волосы старым обмылком, который нашла среди еще сохранившихся у нее предметов туалета. Аллан сидел в дверях и молча разглядывал жену. Дождь гулко стучал по навесу, который теперь стал укрытием от непогоды. Лиза сильно изменилась. Благодаря беременности она пополнела, и за последние две-три недели у нее значи­тельно вырос живот. Ему нравилось, что тело ее становится больше, шире. Ее изме­нившаяся фигура, которая в первый раз пугала его, вызывала неприязнь, даже отвра­щение, теперь почему-то казалась ему весьма привлекательной: тяжелый, большой, прямо-таки монументальный живот, выпукло выдававшийся вперед под талией; все более круглые и полные груди с темными кругами вокруг сосков; неторопливая плав­ность в каждом движении, во всем теле — все это представлялось ему чем-то удиви­тельно изысканным, вожделенным, каким-то новым обольстительным состоянием, воплощенной женственностью.

Лиза выпрямилась и опрокинула таз себе на голову, так что мыльная вода по­текла по лицу и плечам, груди и спине; потом наклонилась и налила из полного ведра чистой воды, снова подняла обеими руками таз над головой и с наслаждением опроки­нула его на себя. Так Мэри Даямонд умывалась в бухте в то утро, когда Аллан впервые увидел ее — большую, смуглую, с красиво округлым животом...

Копна волос закрывала Лизино лицо, так что она не увидела первобытного жела­ния, которым вспыхнули его глаза при взгляде на нее. Но интонацию его нельзя было истолковать превратно, когда он закричал:

— Лиза, иди сюда...

Она вся сжалась и сразу перестала наслаждаться этим первым своим купанием за много-много недель, вода вдруг показалась ей ужасно холодной, и рука ее непроиз­вольно опустилась на живот, словно стремясь защитить его от настойчивого взгляда мужа.

— Иди сюда...

Голос приказывал, и когда она взглянула на Аллана, ей показалось, будто длин­ные темные волосы и длинная каштановая борода, обрамлявшая его лицо, еще более подчеркивают нетерпеливые нотки, прозвучавшие в тоне приказа. Она уже научилась уклоняться, избегать, следить за тем, чтобы не возбуждать в нем желаний, когда нужно было оберегать свое беременное тело, Но бывало, что он приказывал, и ей ни­чего другого не оставалось, как повиноваться...

— Сейчас...— пробормотала Лиза, не глядя на него.— Я только смою мыло... Она стояла под дождем, босая, в грязи.

— Я жду тебя в фургоне,— сказал он, бросая последний взгляд на Лизину полу­женскую-полудетскую фигурку, которая словно медленно наливалась чем-то все более тяжелым и сочным.— Ты идешь?

— Сейчас,— сказала она упавшим голосом, глядя на воду в старом эмалирован­ном тазу, который все еще держала в руках.

И вдруг она поняла, что немного боится его. Случалось, она вдруг ощущала его руку на своем животе неожиданно, днем, когда чем-нибудь занималась,— это было словно нападение, короткие, сильные пальцы, жадные, ищущие... Он больше никогда не прикасался к ней ночью, как это часто бывало на Апрель авеню (вспомнила она вне­запно); тогда он ласкал ее, пока она не проснется. Теперь же он приставал к ней среди бела дня, нередко в присутствии ребенка, не обращая на него внимания, а по ночам спал мертвым сном, неподвижно и, наверное, без снов (она сама не знала, снится ли ей что-нибудь с тех пор, как они перебрались сюда), потому что, когда он лежал, свернувшись в своем углу на матрасе, прикрыв рукой лицо, дыхание его было ровным и спокойным, почти неслышным.

Выливая воду себе на голову, Лиза дрожала и от холода, и от отвращения, которое нарастало в ней при мысли о потном, тяжело дышащем муже, который ее ждет. У нее часто бывали боли в животе, и ей стало страшно. Неужели он хотя бы сейчас не мо­жет подождать, пока она снова войдет в норму? Три-четыре месяца пролетят быстро...

Она собиралась поговорить с Доком Фишером, спросить его, не опасно ли это.Ей хотелось, чтобы Док побеседовал с Алланом, объяснил ему, что это вредно. Она думала о Доке только хорошее. Он был другом. Она возьмет с собой две маленькие шкатулки и покажет ему. Доку они понравятся. У него самого так много всяких кра­сивых вещей. Док наверняка ей поможет.

На открытой двери фургона висело рваное полотенце. Лиза начала медленно и тщательно вытираться, хотя от этого было мало толку, так как полотенце уже про­мокло и не могло вытереть волосы досуха; длинными мокрыми прядями они свисали ей на лицо, с них скатывались и бежали по телу капельки воды. Лиза слышала, как Аллан возится в фургоне, поджидая ее... Она пыталась справиться с непослушными волосами, раздраженная, тем, что никак не удается вытереть их насухо, а кроме того, ей совершенно не хотелось ложиться в постель 'Сейчас,когда в любой момент мог вер­нуться Бой. Как обычно, он ушел с Рен-Реном. Они стали теперь неразлучны. Но как раз в это время Рен-Рен с Феликсом обычно отправлялись в город. «Искать работу». И всегда они уходили вечером, когда смеркалось. Никогда не уходили днем. А возвраща­лись, случалось, только утром, на следующий день...