Роберт Хайнлайн - Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга [litres]

– Я думаю, что так было бы лучше, Лазарус. Это можно сделать, не разделяя парные хромосомы: и операция проще, и никакой возможности занести неожиданное усиление. Неплохо бы подыскать двадцать три удовлетворительных донора, готовых поделиться своими хромосомами.

– А кто сказал, что они должны хотеть поделиться? Мы их украдем у них, дорогуша. Гены не принадлежат никому, человек всего лишь их хранитель. Человеку они передаются без его воли в мейотическом танце, а он передает их потомкам столь же слепым образом. В клинике должны храниться тысячи тканевых культур, в каждой из которых не одна тысяча клеток. Кто узнает, кого встревожит, если мы позаимствуем по одной клетке всего-то из двадцати трех культур? Не афишируя своих действий. И не стоит думать об этической стороне проблемы – это все равно что выкрасть двадцать три песчинки с огромного пляжа.

И не надо мне говорить о правилах клиники. Подозреваю, что мы вовсю будем использовать разные запрещенные методики. Гм… кстати, об отчетах, которые ты хранишь в Доре. Они содержат генетические профили имеющихся культур тканей? И истории болезней предположительных доноров?

– Да, Лазарус, но личная информация является конфиденциальной.

– Какая разница? Иштар говорила, что ты имеешь право пользоваться как конфиденциальной, так и секретной информацией, только не можешь ее разглашать. Поэтому подбери себе родителей сама – двадцать три предка, какие понравятся, – а уж я позабочусь о том, как стибрить клетки. Мне-то красть не привыкать. Не знаю, какими критериями ты захочешь воспользоваться, но предлагаю одно: если можешь, выбери родителей здоровых во всех отношениях и самых умных. Да чтобы достижения их жизни были подтверждены историей, а не только генетическими профилями. – Лазарус подумал. – Вот бы сейчас ту самую мифическую машину времени. Неплохо бы своими глазами поглядеть на тех, кого ты подберешь: возможно, кое-кто из них уже умер. Я имею в виду доноров, а не клеточные культуры.

– Лазарус, если меня удовлетворят все характеристики, кроме внешности, может ли она послужить веской причиной, чтобы отклонить кандидата?

– Почему тебя это беспокоит, дорогуша? Едва ли Айра будет настаивать на том, чтобы ты затмила собой Елену Троянскую.

– Я не об этом. Просто хочется быть высокой – как Иштар, – худой и с небольшими грудями. И чтобы волосы были прямые, каштановые.

– Минерва… почему?

– Потому что я такая на самом деле. Вы же сами сказали!

Поморгав в темноте, Лазарус тихонько промычал себе под нос:

Потом резко сказал:

– Минерва, ты безумная свихнувшаяся машина. Если наилучшей комбинации генетических факторов будет соответствовать внешность маленькой пухлой блондинки с большими сиськами – немедленно пользуйся! И нечего обращать внимание на фантазии старика. Зря я завел речь о том, как я воспринимаю тебя.

– Ну, Лазарус, я же сказала: «если прочие характеристики будут удовлетворительными». Чтобы получить соответствующий физический облик, необходимо подыскать лишь три аутосомные пары; противоречий в этом нет, в рамках всех обсужденных нами параметров поиск уже завершен. Но это я… такая… Я такая! Я узнала это от вас. Впрочем, судя по тому, что вы сказали и о чем умолчали, я чувствую, что мне нужно получить ваше разрешение, чтобы выглядеть подобным образом.

Старик опустил голову и прикрыл лицо ладонями. Потом поднял голову.

– Хорошо, давай, дорогуша, будь такой, как она. То есть как ты сама. Будь такой, какой представляешь себя. Существом из плоти и крови тебе и так будет достаточно трудно стать, и дополнительные проблемы с тем, что будешь казаться себе не такой, какой нужно, тебе точно ни к чему.

– Благодарю вас, Лазарус.

– Проблемы, дорогуша, появятся, даже если все пойдет идеально. Например, ты не думала, что тебе придется заново учиться говорить? И даже учиться видеть и слышать? Когда ты переселишься в это клоновое тело и оставишь позади только компьютер, ты не сразу станешь взрослой. Скорей всего, ты сделаешься этаким младенцем во взрослом теле, и, когда вокруг загудит и зашумит странный мир, ты можешь испугаться. Но я буду рядом. Обещаю, что останусь возле тебя и буду держать за руку. Правда, ты не узнаешь меня; твои новые глаза сумеют различить меня лишь тогда, когда ты научишься ими пользоваться. И не поймешь ни слова из того, что я скажу, – ты это осознаешь?

– Да, Лазарус, я много думала об этом. Перебраться в новое тело следует, не разрушая компьютер, которым я являюсь сейчас. Я не должна этого делать, потому что понадоблюсь Айре и Иштар, когда она будет осуществлять критическую часть перехода, но, если я сумею сделать это, обещаю вам, что не буду пугаться. Потому что знаю: меня окружат любящие друзья, они будут заботиться обо мне и оберегать, не позволяя пораниться или причинить себе боль, пока я буду учиться жить в новом теле.

– На это ты можешь надеяться, дорогая.

– Я знаю и не волнуюсь. И вы не беспокойтесь, обожаемый Лазарус, не надо думать об этом сейчас. А почему вы назвали машину времени «мифической»?

– Что? А как бы назвала такую машину ты?

– Я бы сказала: «нереализованная возможность». Но слово «мифический» означает, что это неосуществимо.

– Что? Продолжай!

– Лазарус, когда Дора учила меня математике n-пространственной космической навигации, я узнала, что при каждом прыжке необходимо выбрать момент возвращения на временную ось.

– Да, конечно. Там нет ограничений, налагаемых скоростью света, и ты можешь отклониться на столько лет, на сколько световых лет перемещаешься в прыжке. Но это не машина времени.

– Разве?

– Гм… интересно… как бы преднамеренно сделать ошибку при прыжке. Жаль, что с нами нет Энди Либби. Минерва, а почему ты не говорила об этом прежде?

– Следует ли мне поместить это предложение в вашу матрицу Цвикки? Вы отказались от путешествия во времени вперед… и я тогда исключила путешествие в прошлое, потому что вы сказали, что хотите чего-то нового.

Всегда храни пиво в темном месте.

По данным на сегодняшний день, лишь один зверь во всей Галактике опасен для человека – он сам. И поэтому он должен позаботиться о том, чтобы обеспечить самому себе достойную конкуренцию. У него нет врага, чтобы помочь ему с этим.

Мужчины куда сентиментальнее женщин. Их мышление страдает от этого.

Конечно, в картах плутуют. Но пусть это тебя не останавливает: не сделав ставки, нельзя выиграть.

Любого священника или шамана следует считать виновным, пока он не докажет своей невиновности.