Павел Иевлев - Календарь Морзе [СИ]

— О, и ты тут? — Славик хлопнул меня по плечу. — Пойдем, тут в буфете неплохой коньячок, а они все равно еще минимум полчаса не начнут, мэр задерживается.

Я огляделся — Павлик удачно пристроился с камерой в боковом проходе и теперь увлеченно снимал общие планы зала и герб города крупно — пушка, река и какая-то неопознаваемая зоологическая хрень с лапками на желтом щите. Он явно и без меня не заскучает. А если и заскучает — хрен с ним.

В буфете было умеренно людно — пиджачные спины депутатов совершали предзаседательный разминочный подход к снаряду. Видимо, коньячок правда неплохой. Мы со Славиком пристроились в короткую очередь.

— Что тут будет-то сегодня? — спросил я без особого интереса.

— А ты не в курсе? — удивился Славик. — Чего тогда пришел?

— Анюта попросила, — признался я. — Оператора ее выгулять. У нее теперь новая фишка — видеоблог, или как там это называется, когда почти телевидение, но в одно лицо.

Славик огляделся и, понизив голос, сказал:

— Сейчас, отойдем за столик, я тебе расскажу.

Мы взяли по соточке коньяка и по бутерброду с красной рыбой, отчего я окончательно почувствовал себя в театре.

— Ну и какой же вопрос будут обсуждать при таком ажиотаже? — спросил я, когда мы отошли к угловому столику. Столики тут были стоячие, как на вокзале — видимо, чтобы депутаты не задерживались надолго вне рабочих мест.

— Не поверишь, — засмеялся Славик, — основной вопрос философии!

— Это «где взять денег»? У всех моих знакомых философов основным был он.

— Нет, — Славик от души веселился, подтверждая мою догадку, что это не первый его визит в буфет сегодня, — вопрос первичности материи и сознания!

— Тогда ты прав. Не поверю. Материя для них — это то, из чего шьют костюм, а сознание — то, что можно потерять после удара по голове бутылкой. Они не могут сравнивать столь разные категории.

— Их непонимание не меняет философской сути проблемы, — заметил Славик. — Хотя ты прав: для них это все-таки вопрос о деньгах. Но для них любой вопрос — о деньгах.

— Можно как-то конкретнее, коньячных дел философ? — взмолился я. — А то я как будто пришел в оперу, а либретто не дали. То есть, мало того, что орут громко, так еще и непонятно ни хрена…

Славик, поминутно хихикая, блестя глазами и порываясь к стойке за коньячком, объяснил мне, что в городе, по его выражению, назревает «буржуазный переворот», что ему, как политологу, необычайно любопытно. Оказывается, я совершенно не представлял себе, как функционируют власть и бизнес в сложившихся обстоятельствах. Возможно потому, что в медийно-информационной повестке городские власти твердо придерживались политики позитивного игнорирования. Вечный «день сурка», изоляция, отсутствие связи с внешним миром — это были как-то очень легко и естественно табуированные темы. Об этом не только не упоминалось в официальных рупорах власти — об этом вообще было не принято говорить. Каждый горожанин знал, что, если выехать из города, например, на юг, то через какой-то час въедешь в него обратно с севера — и, разумеется, наоборот. Но максимум, что он мог услышать в речи мэра, так это: «временные сложности с логистикой». Удивительно, но это работало.

— Люди — существа стайные и информационные, — вещал Славик. — Они склонны больше ориентироваться на поведение окружающих, чем на собственные наблюдения и выводы. Знаменитый эксперимент Аша [19] Серия исследований, которые продемонстрировали власть конформизма в группах. показывает, что семьдесят пять процентов согласятся даже с заведомо абсурдным мнением, если его публично поддерживает большинство окружающих. Поэтому, если вокруг транслируется поведение «все нормально», то очевидная ненормальность легко игнорируется.

Я и сам обращал внимание, насколько обыденно и спокойно идет жизнь в городе. Видимо, большинство людей всегда так живет — изо дня в день, не особенно замечая разницу между ними. Некоторая навязчивая определенность будущего, имеющая место в нашей ситуации, их даже успокаивает — пугает неизвестность, а не рутина. Люди любят рутину и стремятся к ней, всячески избегая изменений в своей жизни. Но Славик раскрыл мне глаза на некоторые практические детали, которыми я не интересовался.

Оказывается, складские запасы магазинов каждое утро становятся ровно такими же, какими были на ту первую полночь, между двенадцатым и тринадцатым числом, сколько бы товаров ни было продано за день, но на деньги это правило почему-то не распространяется. Деньги вообще мистическая субстанция, живущая по своим законам. И торговцы радостно богатели бы, если б не губернатор, который ввел принудительное регулирование, изымая все, кроме торговой наценки, в городской бюджет.

— Понимаешь, — объяснял Славик, — это позволило не обрушить экономику города, избежать сверхконцентрации денег, оставить рынок фермерам, поддержать тех, кто лишился источников дохода. Вот, например, Завод Динамического Оборудования производит что-то необычайно сложное и секретное, но совершенно не нужное в городе. Он не может отправить продукцию заказчику и рассчитаться с рабочими, а это несколько сотен человек. Город занимает их какой-то производственной синекурой, вроде новых лавочек и урн, и выплачивает из этих денег зарплаты. Это только один пример, а их множество… У губернатора, как ни странно, оказались довольно разумные планы регулирования жизни города, но это планово-распределительная экономика, практически социализм.

— Не все этим довольны? — сообразил я.

— Именно! — Славик ловко допил мой коньяк, но я не стал возмущаться, мне было интересно.

Оказалось, что в верхушке городских капиталистов вызрела изрядная антигубернаторская фронда, которая сегодня готова выступить открыто, требуя изменить городское устройство в свою пользу. Они считали, что губернатор покушается на их святое право собственности и на возможность неограниченно зарабатывать.

— Слушай, — удивился я, — зачем им эти деньги в нашей ситуации? Ну сколько вообще можно потратить за один день?

— А за одну жизнь? — засмеялся моей наивности Славик. — Самые богатые люди мира имеют столько денег, сколько нельзя потратить в принципе. На свете нет такого количества услуг и товаров. Но ведь это не мешает им посвящать всю свою жизнь увеличению капитала? Этак ты договоришься до полной крамолы — зачем, мол, вообще капитализм, если человек не может спать более, чем на одной кровати, ездить более, чем на одной машине и сожрать больше, чем влезет в пузо? Да вы, батенька, утопический коммунист! Сен-Симон Фурьевич Руссо! — Славик погрозил мне пальцем и устремился к буфету, а я задумчиво побрел обратно в зал. Судя по нарастающему шуму, там уже начиналось основное действие.