Курт Воннегут - Времетрясение [litres]

Разумеется! Ошибки были! Но действия Траута, когда он вырубал автомобильную сигнализацию посредством базуки, не были ошибкой. Если кто-нибудь возьмется составить инструкцию по поведению на городской территории в случае очередного времетрясения, за которым последует повторное сколько-то-летие, после чего нас всех снова накроет свободой воли, – так вот, в этой инструкции обязательно следует прописать, что в каждом квартале должна быть базука, о местонахождении которой знают несколько ответственных человек, которых выбирают из самых вменяемых.

Ошибки? В инструкции должно быть указано, что всякое транспортное средство само по себе не виновато в ущербе, которое причиняет, независимо от того, управляет им кто-нибудь или нет. Наказывать автомобили, как взбунтовавшихся рабов, которым явно не помешает хорошая порка, – это напрасная трата времени! Больше того, исправные легковые машины, грузовики и автобусы не должны становиться козлами отпущения лишь потому, что они автомобили – хотя бы из тех соображений, что командам спасателей и беженцам нужны средства передвижения.

Как писал Траут в «МДЛНА»: «Если расколошматить фары чужого «доджа интрепида», может быть, это действительно поможет снять стресс. Но когда все закончится, жизнь владельца этого самого «доджа» станет еще более паршивой, чем была до того. Иными словами, поступай с чужими машинами так, как тебе хочется, чтобы поступали с твоей машиной».

«Это чистой воды суеверие, что автомобиль с выключенным зажиганием сможет завестись сам, без участия человека, – продолжал Траут. – Если после того, как нас накроет свободой воли, вам будет действительно необходимо вынуть ключ из замка зажигания мирно припаркованного автомобиля с неработающим двигателем, я вас очень прошу, пожалуйста, бросьте вынутый ключ в почтовый ящик, а не в канаву и не в мусорный бак».

Теперь, что касается Траута. Наверное, его самой большой ошибкой было решение превратить Американскую академию искусств и литературы в морг. Стальную дверь вместе с рамой водрузили на место, чтобы не выстудить помещение. Внутри было тепло – и было бы гораздо разумнее складывать трупы на улице, где температура опустилась значительно ниже нуля.

Никто, безусловно, не ждал, что Траут, находившийся в это время у черта на куличках на 155-й улице в Нью-Йорке, вспомнит еще и о самолетах, летящих в небе на автопилоте. Но кто-нибудь из «пробудившихся к жизни» сотрудников Федерального управления гражданской авиации мог бы об этом подумать – хотя бы после того, как аварии на земле постепенно сошли на нет. Экипажи и пассажиры этих самолетов до сих пор пребывали в прострации ПВА, и им было до фонаря, что с ними будет, когда закончится топливо.

А ведь уже через десять минут, или, может быть, через час, или часа через три, или, может быть, больше, их летательные аппараты тяжелее воздуха, часто летящие на высоте около шести миль, отбросят шасси и отлетят прямиком в вечность вместе со всеми, кто находится на борту.

Для пигмеев-мбути в диких джунглях Заира в Африке день 13 февраля 2001 года, по всей вероятности, абсолютно не отличался от любого другого дня, если только по завершении повторного десятилетия им на головы не обрушился какой-нибудь самолет.

В момент перехода от всеобщего «автопилота» к свободе воле хуже всего приходится тем, кто в это время находится на борту вертолета, то есть летательного аппарата с вертикальным взлетом, в котором подъемная сила создается при помощи винтов. Прототип подобной летучей машины придумал еще гениальный Леонардо да Винчи (1452–1519). Вертолеты не могут планировать. По идее, они вообще не должны летать.

Американские горки и колесо обозрения все-таки побезопаснее вертолета, летящего в небе.

Уже потом, когда в Нью-Йорке было объявлено военное положение, бывший Музей американских индейцев превратили в казармы, у Килгора Траута отобрали базуку, а в здании академии устроили дом офицеров – так вот, когда это случилось, сам Траут, Моника Пеппер, Дадли Принс и Джерри Риверз сели в лимузин и поехали в «Занаду».

Траут, бывший бродяга и оборванец, заполучил полный комплект дорогой элегантной одежды, включая туфли, носки, белье, запонки и чемодан от Луи Виттона, когда-то принадлежавшие Золтану Пепперу. Все согласились, что это и к лучшему, что муж Моники отошел в мир иной. Что хорошего ждало его в этой жизни?

Когда Траут нашел на улице расплющенную инвалидную коляску Золтана, он прислонил ее к дереву и объявил произведением современного искусства. Два колеса были смяты в одно. Траут сказал, что это шестифутовый богомол из алюминия и кожи, который пытается прокатиться на одноколесном велосипеде.

Он назвал композицию «Дух двадцать первого века».

Однажды я встретил писателя Дика Фрэнсиса на дерби в Кентукки. Я знал, что он бывший жокей и чемпион в стипль-чезе. Я сказал, что представлял его не таким крупным мужчиной. Он ответил, что жокей в стипль-чезе и должен быть крупным, иначе он не удержит лошадь, и та «развалится». Этот образ запомнился мне надолго. Я так думаю, запомнился потому, что это яркая метафора самой жизни: нам приходится вечно удерживать наше чувство собственного достоинства, чтобы оно не «развалилось», преодолевая барьеры и прочие многочисленные препятствия.

Моя тринадцатилетняя дочь Лили, которая обещает стать очаровательной девушкой, как мне кажется, озабочена тем же самым. И не только Лили, но и большинство молодых людей в нашей стране. Они изо всех сил пытаются удержать чувство собственного достоинства и не дать ему «развалиться» в этом безумном, пугающем стипль-чезе.

В своем выступлении в университете Батлера я сказал выпускникам этого года – которые немногим старше моей Лили, – что их называют «Поколением Икс» в том смысле, что до конца остается всего две буквы, но они все-таки и «Поколение А», к которому относились Адам и Ева. Что за бред, честное слово!

Esprit de I’escalier! Как говорится, хорошая мысля приходит опосля. Но лучше поздно, чем никогда! Только сейчас, в этот самый момент в 1996 году, когда я пишу эти строки и как раз собрался написать следующее предложение, я вдруг понял, насколько пустым и бессмысленным был для моей юной аудитории образ райского сада. Потому что они живут в мире, где есть только толпы таких же испуганных и растерянных людей и сплошные препятствия и ловушки.

Поэтому следующее предложение будет такое: мне надо было сказать им, что они похожи на Дика Фрэнсиса в молодости, когда тот был жокеем, и участвовал в стипль-чезе, и ждал старта у передвижного барьера, сидя верхом на испуганном, но все-таки гордом скакуне.

И вот еще что: если скаковая лошадь перестает брать барьеры, ее отправляют на «пенсию» пастись на травке. Чувство собственного достоинства большинства американцев из среднего класса – моего возраста и тех, которые старше и все еще живы, – сейчас как раз и пасется на травке. Кстати, на травке не так уж и плохо. Ходишь себе целый день, жуешь жвачку и чавкаешь.