Курт Воннегут - Времетрясение [litres]

Если чувство собственного достоинства ломает ногу, ногу уже не вылечить. Искалеченное чувство собственного достоинства надо пристрелить, чтобы не мучилось. Сразу же вспоминаются моя мать, Эрнест Хемингуэй, мой бывший литературный агент, Ежи Косински, мой научный руководитель в Чикагском университете и Ева Браун.

Но только не Килгор Траут. За что я люблю Килгора Траута, так это за его неубиваемое чувство собственного достоинства. Уж оно никогда не «развалится»! Да, такое бывает: мужчины любят мужчин, и на войне, и в мирное время. Я очень любил своего фронтового друга Бернарда В. О’Хару.

Многие люди терпят неудачи по той простой причине, что их мозги, эти три с половиной фунта собачьего корма из пропитанной кровью губки, не работают в полную силу. И тут уже ничего не поделаешь: как ты ни бейся, а все равно ничего не выходит! Вот такие дела.

У меня есть двоюродный брат, мой ровесник, который тоже учился в Шортриджской средней школе. Учился он плохо. Он был очень добрым и славным – этакий тихий, не очень общительный нескладный увалень. И вот как-то раз папа увидел его дневник с оценками за неделю и пришел в ужас. «И что это значит?» – спросил потрясенный отец. И мой двоюродный брат ответил: «А ты разве не знаешь , папа? Я у тебя тупой ».

А вот вам еще одна занимательная история: мой двоюродный дед по матери, Карл Барус, был основателем и президентом Американского физического общества. Один из корпусов Брауновского университета, где мой двоюродный дед преподавал много лет, назван в его честь. Я знаю про дедушку Карла только по рассказам. Я сам с ним не встречался, а вот мой старший брат – тот встречался. Вплоть до этого лета 1996 года мы с Берни считали его пусть и хорошим, но все-таки не выдающимся физиком, который тихо трудился, чтобы внести и свой скромный вклад в продвижении человечества на пути к знаниям – в частности, к пониманию законов природы.

Однако в минувшем июне я попросил Берни рассказать мне, какие конкретно открытия – пусть даже самые скромные – совершил наш знаменитый двоюродный дед, чьи гены явно унаследовал Берни. Берни ответил не сразу. На самом деле он не ответил вообще. Брат с изумлением понял, что дедушка Карл, который, собственно, и пробудил в Берни интерес к физике, никогда не рассказывал о своих исследованиях и достижениях.

«Надо выяснить этот вопрос», – сказал Берни.

А теперь держитесь!

Примерно в 1900 году дедушка Карл экспериментировал с рентгеновским и радиоактивным излучением, изучая воздействие этих лучей на процесс конденсации в специальной деревянной емкости, наполненной водяным паром. По окончании экспериментов дедушка опубликовал статью, в которой утверждал, что ионизация практически не влияет на процесс конденсации.

Примерно в то же время, друзья и соседи, шотландский физик Чарлз Томсон Риз Вильсон провел те же самые эксперименты, но со стеклянной конденсационной камерой. Хитроумный шотландец выяснил и доказал, что ионы, возникающие под действием рентгеновского и радиоактивного излучения, очень даже сильно влияют на процесс конденсации. Он раскритиковал дедушку Карла за то, что тот не учел фактор загрязнения деревянных стен камеры, за его грубые методы изготовления облаков пара и за то, что дед не защищал этот пар от электромагнитного поля, создаваемого рентгеновским аппаратом.

Вильсон пошел еще дальше в своих разработках и добился того, что траектории электрически заряженных частиц стали видны в его камере невооруженным глазом. В 1927 году он получил за это Нобелевскую премию.

Представляю, что чувствовал дедушка Карл! Как ему было «тухло и дохло»!

Как убежденный луддит, каким был и Килгор Траут, и сам Нед Лудд – вероятно, но не обязательно вымышленный английский рабочий, который громил фабричные станки предположительно в графстве Лестершир в начале девятнадцатого века, – я до сих пор тюкаю на пишущей машинке. Но даже так, в технологическом смысле, я на несколько поколений опережаю Уильяма Стайрона и Стивена Кинга, которые, как и Траут, пишут ручками по бумаге.

Я вношу правку ручкой или карандашом. Я приехал в Манхэттен по делу. Я звоню женщине, которая уже много лет перепечатывает набело мои сочинения – тоже на пишущей машинке. У нее тоже нет компьютера. Может, мне стоит ее уволить? Она уехала из большого шумного города и теперь живет в маленьком провинциальном городке. Я интересуюсь, как у них там с погодой. И не прилетают ли к ее кормушке какие-нибудь необычные птицы? И что там белки – по-прежнему ли подбираются к птичьей кормушке?

Да, белки нашли новый способ подобраться к кормушке. Если надо, они способны на трюки, каким позавидуют и цирковые воздушные акробаты.

У нее, у этой женщины, раньше были проблемы со спиной. Я интересуюсь, как себя чувствует ее спина. Она отвечает, что нормально. Она спрашивает, как дела у моей дочери Лили. Я говорю, что нормально. Она спрашивает, сколько Лили сейчас лет. Я говорю, в декабре будет четырнадцать.

Она восклицает: «Четырнадцать! Боже мой, как летит время! А я ее помню совсем-совсем маленькой, как будто это было вчера!»

Я говорю, что у меня есть для нее работа: надо перепечатать несколько страниц. Она говорит: «Хорошо». Мне придется послать их по почте, потому что у этой женщины нет факса. Опять же: может, мне стоит ее уволить?

Я сижу у себя в кабинете, в нашем городском доме. Лифта у нас нет. И вот я иду вниз по лестнице со своими страницами: бум, бум, бум. Спускаюсь на первый этаж, где находится офис моей жены. Когда Джилл была в том же возрасте, что Лили сейчас, она обожала книжки про Нэнси Дрю, девочку-детектива.

Нэнси Дрю для моей жены – то же самое, что для меня Килгор Траут, так что Джилл спрашивает: «Ты куда?»

Я отвечаю: «Купить конверт».

Она говорит: «Мы же не бедствуем. Вот что бы тебе не купить сразу тысячу конвертов и не держать их в шкафу про запас?» Она считает, что рассуждает логично. У нее есть компьютер. И факс, и телефон с автоответчиком – чтобы не пропустить важный звонок. У нее есть ксерокс. В общем, весь этот хлам.

Я говорю ей: «Я скоро вернусь».

Я выхожу в большой мир! Грабители! Охотники за автографами! Наркоманы! Люди, занятые делом! Может, какая-нибудь красотка не особенно строгих правил! Чиновники ООН и дипломаты!

Наш дом расположен неподалеку от здания ООН, и поэтому у нас в округе полно всевозможных людей иностранного вида, которые садятся в неправильно припаркованные лимузины, выходят из неправильно припаркованных лимузинов и очень стараются – как и все мы – удержать чувство собственного достоинства, чтобы оно не «развалилось». Я неторопливо бреду к газетному киоску на Второй авеню и из-за всех этих бесчисленных иностранцев представляю себя Хамфри Богартом или Петером Лорре в «Касабланке», третьем величайшем фильме всех времен и народов.