Энтони Берджесс - Семя желания [litres]

– Да, – согласился Тристрам, отметив, что капитан почти в каждую фразу вворачивает «знаете ли». – В нынешних обстоятельствах все мы подозрительны.

– Я бы сказал, ваш брат Дерек высоко поднялся, вы не согласны? И это, разумеется, наперекор многому. Наперекор семейным обстоятельствам, например. Но если ты гей, это, знаете ли, стирает все прочие грехи. Грехи отцов, например, знаете ли.

– Он очень хорошо устроился, – сказал Тристрам. – Он теперь очень большой человек.

– А… Но я бы сказал, что его положение совсем не такое неуязвимое, как кажется, совсем нет… А что до большого человека… то ведь «величина» понятие относительное, верно? Да, – согласился сам с собой капитан, – совершенно верно. – Подавшись к Тристраму, он ни к селу ни к городу вдруг заявил: – Мой ранг давал мне право по меньшей мере на чин майора, знаете ли, в недавно созданном ведомстве. Однако вот он я со всего тремя капитанскими звездочками. А майорские погоны носит некто Дэнн, тип намного меня моложе. С вами когда-нибудь такое случалось, мистер Фокс? На вашу долю когда-нибудь выпадало, ну, знаете ли, унижение смотреть, как другого, много моложе, повышают через вашу голову?

– О да! – с чувством отозвался Тристрам. – Еще как! Тут вы в самую точку попали.

Официант принес два двойных алка.

– Апельсиновый сок кончился. Теперь подается с черносмородиновым. Надеюсь, джентльмены не против.

– Так я и думал, что вы поймете, – кивнул капитан.

– Конечно, все дело не в ориентации, – сказал Тристрам.

– А вот я думаю, что как раз в ней, – с подчеркнутым самоуничижением возразил капитан. – Ваш брат, уж конечно, никак не может отрицать, скольким он, знаете ли, обязан своей чудесной гомосексуальности. Но расскажите же, мистер Фокс, о его чудесной гомосексуальности, вы же всю жизнь его знали. Как по-вашему, его наклонности подлинные?

– Подлинные? – нахмурился Тристрам. – Слишком уж отвратительно подлинные, я бы сказал. Проявились, когда ему еще не было шестнадцати. Девушки никогда его не интересовали.

– Никогда? Ну-ну. Теперь вернемся к вашему признанию, что вы человек подозрительный, мистер Фокс. Вы жену никогда не подозревали? – Он улыбнулся. – Жестокий вопрос мужу, но я задаю его с чистым сердцем.

– Не вполне понимаю… – начал Тристрам, а потом взвился: – Гоб всемогущий, на что вы намекаете?

– А, так завеса приподнимается? – кивнул капитан. – А вы быстро схватываете. Это, знаете ли, очень и очень деликатное дело.

– Вы пытаетесь сказать, – недоверчиво вскинулся Тристрам, – вы пытаетесь намекнуть, что моя жена… что моя жена и мой брат Дерек…

– Я уже какое-то время за ним наблюдаю, – признался капитан. – Он знает, что я за ним наблюдаю, но раньше ему, похоже, было все равно. Наверное, очень большое напряжение для нормального мужчины разыгрывать из себя гомосексуалиста… Совсем как улыбаться круглые сутки. Готов под присягой подтвердить, что ваш брат Дерек несколько раз встречался с вашей женой. Могу назвать вам даты. Он много раз бывал у вас дома. Все это, может, ничего и не значит. Он мог давать ей уроки русского языка.

– Дрянь, – выругался Тристрам. – Гад. – Он не знал, на кого ярится больше. – Она никогда не говорила. Она ни слова не говорила, что он приходил к нам домой. Но все складывается… Да, я начинаю понимать. Я столкнулся с ним на входе в здание. Месяца два назад.

– Вот-вот. – Капитан снова кивнул. – Твердых доказательств, разумеется, никогда не было, знаете ли. В суде, когда еще существовали суды, все это не сочли бы настоящими уликами в совершении преступления. Ваш брат мог регулярно посещать вашу квартиру, потому что любит племянника. Разумеется, он делал это в ваше отсутствие, зная, что вы не питаете к нему большой любви, как, если уж на то пошло, и он к вам. А ваша жена не упоминала про его визиты, знаете ли, из страха, что вы рассердитесь. А когда ваш ребенок умер – два месяца назад, если память мне не изменяет, – эти визиты прекратились. Разумеется, они могли прекратиться по совершенно иной причине, а именно из-за назначения на пост, который он сейчас занимает.

– Немало вы знаете, а? – горько сказал Тристрам.

– Я должен много знать, – отозвался капитан. – Но подозрение – это еще не знание, знаете ли. Теперь я перейду к кое-чему важному, к тому, что действительно знаю про вашу жену и вашего брата. Ваша жена писала вашему брату. Она написала то, что в старые времена назвали бы любовным письмом. Всего одно, не больше, но, разумеется, весьма компрометирующее. Письмо она написала вчера. В нем она говорит, как скучает по вашему брату и как сильно его любит. Там есть еще некоторые детали эротического свойства – не слишком много, но некоторое количество. Глупо было с ее стороны писать, но еще более глупо было со стороны вашего брата не уничтожить письмо, как только он его прочел.

– Так, значит, – рявкнул Тристрам, – вы его читали, да? Дрянь неверная! – добавил он. А потом: – Это все объясняет. Я знал, что не мог совершить ошибку. Я знал! Сволочь вероломная… – Он имел в виду их обоих.

– К несчастью, у вас есть только мое слово, что письмо вообще существовало. Ваша жена, надо думать, будет все отрицать. Но она ждет следующего чудненького выступления вашего брата Дерека по телевидению, поскольку в ближайшую же чудненькую речь попросила включить послание для нее. Она попросила, чтобы он как-нибудь ввернул словечко «любовь» или словечко «желание». Идея недурна, – прокомментировал капитан, – но, сдается, вы не станете ждать подобного подтверждения. Можете его и не услышать, знаете ли. И вообще такие слова, оба сразу или по отдельности, могут совершенно естественно прозвучать в телеобращении патриотического характера (все телеобращения нынче патриотические, а?). Он может сказать что-то о любви к стране или о всеобщем желании, знаете ли, внести свой вклад в скорейшее окончание нынешнего чрезвычайного положения. Суть, как я полагаю, в том, что вам захочется действовать немедленно.

– Да, – согласился Тристрам, – немедленно. Она вольна убираться. Пусть себе уходит. Пусть разводится, если хочет. Не желаю ее больше видеть. Пусть себе рожает. Пусть рожает когда хочет. Я не могу ее остановить.

– Вы хотите сказать, – пораженно уставился на него капитан, – что ваша жена беременна?

– Это не моя вина, – заверил Тристрам. – Я точно знаю. Клянусь, не моя. Это Дерек. Свинья Дерек! – Он бухнул кулаком об стол, так что подпрыгнули и зазвенели стаканы. – Мне наставил рога, – произнес он тоном персонажа из какой-нибудь елизаветинской комедии, – мой собственный брат.

Капитан разгладил левым мизинцем ржавые усы – сначала один, потом другой – и сказал:

– Понимаю. Официально мне об этом ничего не известно. Нет доказательств, знаете ли, что виновник не вы. Существует вероятность, как вы сами должны признать, что ребенок – если ребенок вообще родится, чего официально, конечно, не должно произойти, – что ребенок ваш. Я хочу сказать, официально кто-нибудь знает, что вы говорите правду?