Энтони Берджесс - Семя желания [litres]

– Вот ты где! – крикнул он, пошатываясь от алка.

Он бешено замахал руками, а его ноги как будто приклеились к тротуару возле входа в жилой блок, составлявший большую часть Сперджин-билдинг. – Поймана на горячем, да? Поймана, когда возвращаешься с места преступления?

Многие прохожие заинтересовались.

– Прикидываешься, что ходила за покупками, да? Я все знаю, так что незачем притворяться! – Он проигнорировал ее сетку со скудными покупками. – Мне все рассказали, все-все.

Он пошатнулся и замахал руками, словно восстанавливая равновесие на высоком подоконнике. Крошечная жизнь внутри Беатрис-Джоанны содрогнулась, точно ей угрожали.

– Тристрам, – начала храбро журить она, – ты опять накачался алком. Сейчас же иди домой…

– Изменница! – возопил Тристрам. – Собираешься ребенка родить! От моего собственного треклятого брата! Дрянь, дрянь! Ну так рожай! Давай же, рожай! Они знают, все знают!

Кое-кто из прохожих зацокал языком.

– Тристрам, – раздвинула губы Беатрис-Джоанна.

– Не тристрамничай мне, – пригрозил Тристрам, словно это было не его имя. – Вероломная дрянь.

– Иди домой, – приказала Беатрис-Джоанна. – Тут какая-то ошибка. Не выноси все на люди.

– Правда? Ну же, давай расскажи всем!

Вся запруженная улица, само небо превратились в его собственный преданный дом, палату страданий. Беатрис-Джоанна решительно попыталась войти в Сперджин-билдинг. Тристрам постарался ей помешать, размахивая руками как медуза щупальцами.

Со стороны Фрауд-плейс донесся шум. Оттуда надвигалась процессия грубого вида мужчин в комбинезонах, рокочущая нестройными криками недовольства.

– Видишь, все уже знают! – победно заявил Тристрам.

На комбинезонах недовольных были значки с короной и символами «Нэшнл синтелак». Некоторые несли плакаты с перечнем своих обид: куски синтетической ткани, пришпиленные к рукояткам швабр, или наспех вырезанные куски картона на тонких планках. Собственно, лозунг был один – логограмма ЗБСТВ, остальное представляли неловкие наброски человеческих скелетов.

– Между нами все кончено, – заявил Тристрам.

– Идиот несчастный, – отозвалась Беатрис-Джоанна. – Иди лучше домой. Не стоит в это впутываться.

Вожак рабочих с безумным взглядом залез на постамент фонаря и левой рукой обнял фонарный столб.

– Братья! – кричал он. – Братья! Если от нас хотят день честной работы, то пусть кормят как следует!

– Повесить старого Джексона! – всколыхнулся пожилой рабочий. – Вздернуть его!

– В котел его с кашей! – крикнул монгол с комичным косоглазием.

– Не будь дураком, – тревожно сказала Беатрис-Джоанна. – Если ты не хочешь, я ухожу.

Она с силой оттолкнула Тристрама с дороги. Ее покупки разлетелись, а сам Тристрам пошатнулся и упал.

– Как ты могла… – заплакал он. – Как ты могла! С моим собственным братом?

Но Беатрис-Джоанна уже угрюмо скрылась в Сперджин-билдинг, оставив его наедине с литанией упреков. Прижимая к груди банку синтелака, Тристрам с трудом поднялся на ноги.

– Перестаньте пихаться, – произнесла какая-то женщина. – Я тут ни при чем. Я хочу попасть домой.

– Пусть хоть до посинения нам грозят! – говорил вожак. – Мы знаем свои права. Их у нас отобрать не могут, и отказ от работы – законное право в случае трудового конфликта, и они, Гоб их побери, не смеют нам отказывать!

Процессия одобрительно заревела. Тристрам обнаружил, что его развернуло, замешало в толпу рабочих. Подхваченная тем же водоворотом школьница заплакала.

– Вы правильно поступили, что с нами пошли, – сказал плохо выбритый прыщавый юнец. – Мы все тут с голоду умираем, вот вам и весь сказ.

Косоглазый монгол повернул к Тристраму круглое лицо. На его пористый нос села муха, но глаза у него словно специально были посажены так, чтобы лучше ее рассматривать. Он поглядел, как она улетает, точно ее полет символизировал освобождение рабочего класса.

– Меня зовут Джо Блэклок, – сказал он Тристраму и, удовлетворившись, повернулся слушать своего вожака.

Вожак же – к несчастью, толстенький как каплун – тем временем взывал:

– Пусть услышат воззвания пустых желудков рабочих!

Одобрительный рев.

– Солидарность, – вопил упитанный человечек.

Снова рев.

Тристрама стискивало, крутило и толкало. Потом из Государственного продовольственного магазина (отделение на Росситер-авеню) появилась пара серомальчиков с дубинками наперевес. С мужественным видом они начали усердно орудовать ими направо и налево. Раздался вопль боли и гнева, когда они рванули за правую руку вцепившегося в фонарь вожака. Вожак протестовал и отбрыкивался. Один полицейский упал и был затоптан ботинками. Ни с того ни с сего на чьем-то серьезном-пресерьезном лице выступила кровь.

– Аррх! – булькнул мужчина рядом с Тристрамом. – Прикончить ублюдков!

Школьница взвизгнула.

– Выведите ее отсюда! – крикнул трезвеющий Тристрам. – Гоба ради, расступитесь!

Толпа напирала. Удержавшийся на ногах серомальчик был теперь прижат к стене Сперджин-билдинг. Дыша через рот, он резко опускал дубинку на черепа и лица. Кто-то выплюнул верхнюю челюсть, и в воздухе на мгновение повисла улыбка чеширского кота. Потом пусто завизжали свистки.

– Еще ублюдки идут! – выдохнул в затылок Тристраму чей-то голос. – Делаем ноги!

– Солидарность! – крикнул потерянный вожак откуда-то из-под взметнувшихся кулаков.

Сирены полицейских машин взвивались и опадали, похожие на глиссандо разобиженных тритонов. Толпа, как огонь или вода, в которую попал камень, языками расплескивалась во всех направлениях. Школьница по-паучьи перебралась через улицу и исчезла в проулке. Тристрам все еще прижимал к себе, как ребенка, белую консервную банку синтелака. Улицей теперь правили серомальчики: одни массивные и грубые, другие мило улыбающиеся, но все с карабинами наготове. Расхаживал офицер с двумя черными шевронами на плечах: во рту, как соска, свисток, рука на кобуре. По обоим концам улицы толпились люди… наблюдали… Плакаты и флаги неуверенно заполоскались, уже казались потерянными и смущенными. Как по волшебству появились черные крытые фургоны с открытыми дверями и обычные грузовики с опущенными задниками. Тявкнул что-то сержант. В одном месте возникла сутолока, знамена перешли в наступление. Офицер со свистком выдернул из кобуры пистолет, а после издал вдруг одинокую серебристую трель. И в воздух плюнула очередь из карабина.

– Долой гадов! – крикнул рабочий в порванном комбинезоне.

Неуверенный рывок фаланги комбинезонов быстро набирал скорость, и один серомальчик с визгом упал. Свисток теперь сверлил воздух как зубная боль. Карабины палили очередями, и пули щенячьи визжали о стены.