Энтони Берджесс - Семя желания [litres]

Тристрам внимательно всмотрелся в его лицо.

– Вы мне верите?

– Во что я верю, к делу не относится, но вы должны признать, что попытка повесить такое на комиссара Полиции популяции будет встречена, знаете ли, с недоверием. Любовная связь с женщиной – другое дело. Это для вашего высокопоставленного брата дурной и глупый поступок. Но сделать любовнице ребенка – это был бы головокружительный идиотизм, слишком большая глупость, чтобы быть правдой. Это вы знаете? Знаете? – Впервые он употребил свое любимое слово как настоящий вопрос.

– Я до него доберусь! – поклялся Тристрам. – Не бойтесь, я до него доберусь!

– Так выпьем за это! – предложил капитан.

Черный официант стоял поблизости, постукивая металлическим подносом о присогнутое колено и фальшиво, едва слышно подпевая себе под нос. Капитан щелкнул пальцами.

– Еще два двойных.

– Они равно виноваты, – сказал Тристрам. – Чье предательство хуже? Предательство жены. Предательство брата. О Гоб, Гоб, Гоб… – Он шлепнул ладонями по глазам и щекам, как бы закрываясь от предательства, но губы оставил подрагивать.

– Истинный виновник он, – заявил капитан. – Он не просто предал своего брата. Он предал Государство и свой высокий пост в Государстве. Он совершил тягчайшее преступление и самое глупое, знаете ли. Возьмитесь сначала за него, возьмитесь. Ваша жена была лишь женщиной, а женщины не знают, что такое «ответственность». Он во всем виноват, только он. Доберитесь до него.

Появились напитки, на сей раз похоронно-пурпурного цвета.

– Подумать только! – стонал Тристрам. – Я дал ей любовь, доверие… все, что может дать мужчина. – Он отхлебнул алка с фруктовым соком.

– А пошло оно все, знаете ли! – нетерпеливо сказал капитан. – Вы единственный, кто может до него добраться. Я-то что могу поделать в моем положении? Даже если бы я сохранил это письмо, даже если бы я сохранил его у себя, разве он не узнал бы? Разве не натравил бы на меня своих громил? Он опасный человек.

– А я что могу? – слезно спросил Тристрам. – Он на очень высоком посту. – С новой порцией алка пришла жалость к себе. – Пользуется своим положением, вот что он делает, чтобы предать собственного брата.

Губы у него дрожали, жидкость сочилась из-под контактных линз, он вдруг с силой бухнул кулаком о стол.

– Сука! – взорвался. – Уж я до нее доберусь, вот подождите, доберусь!

– Да, да, да, это может подождать, знаете ли. Слушайте, сначала, как я и советовал, возьмитесь за него. Он сменил квартиру. Он теперь живет в 2095-й, Уинтроп-мэншенс. Доберитесь до него там, отделайте его, преподайте ему урок. Он живет один, знаете ли.

– Что, убить его? – удивился Тристрам. – Убить его?

– Crime passionel [10] Преступление на почве страсти (фр.). , так это раньше называлось. Вашу жену можно будет рано или поздно заставить признаться, знаете ли. Доберитесь до него, прикончите его.

Тристрам с подозрением нахмурился:

– А вам можно доверять? Я не дам себя использовать. Я не стану делать чужую грязную работу, знаете ли. – К нему вечно цеплялись чужие сорные словечки. – Вы тут много гадостей о моей жене наговорили. Откуда мне знать, что это так, откуда мне знать, что это правда? У вас нет доказательств, вы не предъявили мне доказательства. – Он оттолкнул пустой стакан на середину стола. – Вы подсовываете грязную выпивку, стараетесь меня напоить. – Он начал не без усилий вставать. – Пойду домой, разберусь с женой – вот что я сделаю. Потом посмотрим. Но грязную работу я за вас делать не стану. Я таким, как вы, не доверяю, вот мое последнее слово. Вечно вы заговоры строите!

– Вы все еще не убеждены, – сказал капитан и начал рыться в одном из внутренних карманов кителя.

– Да, заговоры, интриги… Борьба за власть внутри партии – характерная черта Межфазы. А я историк. Я был бы главой Департамента общественных наук, главой, если бы гомосексуальная свинья не…

– Ладно, ладно, – примирительно сказал капитан.

– Предан, – драматично взмахнул рукой Тристрам. – Предан геями!

– Если будете продолжать в таком духе, – предупредил капитан, – добьетесь того, что вас арестуют.

– Только на это вы и способны – арестовывать. Арестовывать, задерживать развитие, ха-ха. – И после паузы: – Предан.

– Прекрасно. Хотите доказательств, вот вам доказательства. – Достав из кармана письмо, капитан показал его Тристраму.

– Дайте мне! – Тристрам попытался схватить его руку. – Покажите!

– Нет, – возразил капитан. – Если вы не доверяете мне, почему я должен доверять вам?

– Вот так, – сказал Тристрам. – Значит, она действительно ему писала. Грязное любовное письмо. Погодите, я с ней встречусь. Погодите, я с обоими встречусь.

Швырнув на стол горсть непересчитанных септов и флоринов, он очень нетвердой походкой двинулся к выходу.

– Сначала до него доберитесь.

Но Тристрам, пошатываясь, шел прочь, слепо направляясь к намеченной цели. Капитан состроил трагикомичную мину и убрал письмо в карман. Письмо было от старого друга, некоего Дика Тернбулла, отдыхающего в Шварцвальде. Сегодня никто не смотрит, не слушает, не запоминает. Но то письмо взаправду существовало. Капитан Лузли определенно видел его на столе комиссара. И, к несчастью, комиссар заметил, что – перед тем как смахнул его и прочую личную корреспонденцию, в которой было много оскорбительного, в адову дыру в стене, – он видел письмо.

Рачки-бокоплавы, медузы, планктон, кости каракатиц, губан, морская собачка и головастик, крачка, олуша и серебристая чайка…

Вдохнув напоследок аромат моря, Беатрис-Джоанна пошла в Государственный продовольственный магазин (отделение на Росситер-авеню) у подножия громады Сперджин-билдинг. Пайки снова урезали без предупреждения или извинения со стороны ответственных за продовольствие близнецов-министерств. Беатрис-Джоанна получила и оплатила два блока бурого овощного дегидрата (легумина), большую белую банку консервированного синтелака, листы спрессованной овсянки и синий пузырек с питтами. Но в отличие от прочих покупательниц Беатрис-Джоанна не позволила себе ни жалоб, ни угроз (впрочем, последние были приглушенными, поскольку после небольшого и быстро подавленного мятежа покупателей тремя днями ранее у дверей выставили серомальчиков). Она насытилась морем как огромным и вкусным блюдом студенистой голубовато-зеленой мясистой плоти. Выходя из магазина, она задумалась, а каково на вкус мясо. Ее губы помнили только соль живой человеческой кожи в чисто любовном контексте – мочки ушей, пальцы, губы. «Он моя… мое… мясо», – кажется, пелось в песне про сладкого Фреда. Это, решила она, наверное, и подразумевает термин «сублимация».

И так на запруженной улице, занятая невинными хозяйственными делами, она внезапно услышала громогласные обвинения мужа.