Дмитрий Федотов - Сказки мегаполиса

— Нил Степанович, и вы здесь?!

— Степан Иванович я, — поправил дед, насмешливо посмотрев на Арсения из-под мохнатых бровей. — Ну, что стоишь? Иди.

— Куда? — удивился Арсений.

— Сам решай, — донеслось до него, и он увидел, что вдалеке, у самого горизонта, кто-то машет ему рукой. Окружающее вдруг задрожало и стало таять, словно марево. Арсений очутился на перекрестке дорог, у которого стоял огромный валун.

— Да это же указательный камень?! — воскликнул Арсений.

Придорожный камень стал быстро расти и через минуту перед потрясенным Арсением встал Дьявольский замок. Емельянова ловушка маняще переливалась всеми цветами, как-будто приглашая войти.

«Опять этот Замок. Никуда от него не деться!» — обреченно подумал Арсений и шагнул вперед.

— Кажется, приходит в себя, — услышал он. Склонившиеся над ним озабоченно переговаривались. Один из них одобряюще улыбнулся Арсению, а он с изумлением переводил взгляд с одного на другого: «Боже мой, они похожи, как две капли! И рожи такие знакомые! Где же я их видел?» Его приподняли за плечи и усадили поудобнее. Арсений увидел еще двоих, которые осторожно подняли Эстэла и понесли в сторону горящего факела.

— Кто вы? — чуть слышно спросил Арсений. Один из склонившихся над ним приложил палец к губам и усмехнувшись ответил:

— Свои. Не узнаешь? Посмотри внимательней.

Арсений вгляделся в его лицо и вдруг невероятная догадка осенила его:

— Неужели вы?!. Нет, не может быть! — он протянул руку, чтобы удостовериться в реальности этих людей, стоящих рядом.

— Узнал, — близнецы переглянулись и весело засмеялись.

— Ладно, пора идти, — Арсению помогли подняться, и он, опираясь на подставленные плечи, двинулся к далекому мерцающему свету.

Сорвавшаяся с ветки капля ударила Арсения по носу и с веселым звоном разлетелась. За ней последовала вторая. Он заворочался, открыл глаза и некоторое время соображал, где находится. Раскинувшаяся над ним крона не могла заслонить синего неба и редких ленивых облаков. Арсений сел и тут же наткнулся взглядом на уродливый Замок.

«Эстэл?!» — он лихорадочно огляделся и обнаружил, что тот лежит рядом и мирно похрапывает. С минуту Арсений умиленно наблюдал за спящим Эстэлом, потом насупил брови и бесцеремонно двинул его кулаком в бок. Васька испуганно вскочил:

— Что?! Где?! — бессмысленные глаза его лихорадочно оглядывали окрестности. Наконец, к нему вернулась способность соображать. — Арсений Валерьевич, так это вы, вы меня?.. — Васька неуверенно кивнул в сторону Замка. Арсений неопределенно пожал плечами:

— С тобой, герой, мы еще будем толковать, — заверил он Эстэла, — а сейчас меня интересует только одно — какого черта, голубь?!.

— Я хотел как лучше, — виновато протянул Эстэл.

— Лучше, — передразнил Арсений и глянул в сторону скалы. Емельянова ловушка таяла, словно мираж, и появлялась вновь.

— Слушай, а манит все же эта чертовщина? — спросил Арсений.

— Еще бы! Я там такого насмотрелся!.. начал было Эстэл, но, встретившись взглядом с Арсением, сконфузился. — А вообще-то, я думал, что каюк! Как удалось, Валерьич?

— А черт его знает! — ответил Арсений, расстегивая пояс. — Страховаться нужно, юноша. Понял?

— Понял, — покорно ответил юноша.

— На, смотай трос, — Арсений бросил Эстэлу пояс. Тот поймал и задумчиво произнес:

— Странное место.

— Да-а, — протянул Арсений, разглядывая Замок, — как выражается наш легендарный директор, «Это вам не Челентано, это вам — Коза-Ностра!» — он почувствовал, что гипнотическое влияние Емельяновой ловушки снова захватывает его.

— Арсений Валерьевич! — воскликнул Васька. Арсений обернулся. Эстэл в полной растерянности разглядывал измочаленный обрывок капронового троса…

Дождливый осенний день умирал, не успев родиться. С самого утра промозглая пелена нависла над городом. Солнце, в силу своей осенней немощи, похоже, и не пыталось пробиться на Землю. День получился такой серенький, хиленький. Неудачный, словом, получился день. На улицах было пустынно. Прохожих практически не было — только голые поникшие деревья, унылые киоски да плакат гастролирующей рок-группы на афишной тумбе. Мелкие капли дождя стекали по нарисованным лицам музыкантов, создавая полную иллюзию, что те плачут, то ли от убогости своей, нечесанности, цепей огромных своих и роскошных лохмотьев, то ли от всеобщей неустроенности и тупости, которая не в силах понять и оценить их откровений.

Арсений и Санька спешили в Центр.

— Екарна бабай! — ругался Санька. — Ну и погодка! — он вышагивал по бульвару впереди Арсения, высоко, по-страусиному, задирая ноги, стараясь не сильно замочить свои новые закодированные «шузы».

— И все-таки я ни черта не понял! Не чувствуется в этом деле композиционной завершенности.

— Попытаюсь объяснить, — ответил Арсений. Некоторое время он молчал, раздумывая, с чего начать, потом произнес: — представь себе, что твои эмоции, чувства, как бы это выразить… словом, они стали материальны.

— То есть? — Санька недоуменно оглянулся. — Что-то ты, отец, загибаешь!

— Да погоди ты, — перебил Арсений, — излагаю идею. Только не подумай, что я там свихнулся. Кумекаю я, что Место дает полную возможность на собственной шкуре проверить, что ты из себя представляешь в натуральном, так сказать, виде.

— Мудрено! — крякнул Санька. — И кто же, по-твоему, соорудил этот полигон? Ведь кто-то там все же есть? Все эти Дьявольские Замки, Пугачевские ловушки, в смысле Емельяновы… Ты сам толковал, что встречался с фантомами, или как их там?.. Кто-то же помогал тебе вытаскивать Эстэла? Кто же? — он недоверчиво покосился на Арсения.

— Слишком много вопросов, — ответил Арсений, — есть у меня одна догадка, только ты все равно не поверишь, да и сам я, честно сказать, не уверен. Ну ладно… Натолкнул меня на эту разгадку старый случай. Когда-то давно, в детстве, меня ударили по щеке. Ударили лениво, словно бы нехотя. Постояли, посмотрели, повернулись и ушли. А я пришел домой, поставил перед собой зеркало, долго смотрел на себя, не узнавая, и думал, как же жить дальше? Позже я встретил одного из своих обидчиков, сказал ему, что он подонок и предложил подраться. Глупо, конечно. Теперь уже он стоял, испуганно моргал глазами и молчал. Знаешь, мне вдруг стало противно, как будто я сам стоял перед собой. Нет, этот губошлеп совсем не был похож на меня. Родство это объяснялось обыкновенной пошлой трусостью. Я разглядел то, чего не смог разглядеть в зеркале. Тогда я отвернулся и пошел прочь, как будто от себя уходил.

— Слушай, это самобичевание, конечно, трагично в сущности своей, но причем здесь эти непонятные типы? Ты что, опять встретил того губошлепа?