Геннадий Михеев - Фантазии Старой Москвы

- Креста на тебе нету, сынок.

- Есть. - Ответил бугай. - Вот, смотри. - Блюститель Закона вынул из грудков золотой крестик, на золотой же цепи.

- Да не крест это у тебя. Аксессуар.

- Там, наверху и без тебя разберутся. - Разумно ответил правоохранитель.

Обитателей поодиночке стали выводить наружу. Необычное продолжение, такого раньше не случалось. Кто-то покорно не сопротивлялся, некоторые возбухали, за что получали дубинами по ребрам. Последними оставались старик с мальчиком. Их трогать не стали, но неожиданно вежливо попросили освободить помещение. Главный полицай надменно произнес.

- А вы гуляйте. Пока. Подвал будет опечатан, и молите Бога и советскую власть, что для вас все так обошлось.

Так два человека - тот, у которого все позади и тот, у которого в жизни все еще только (будем надеяться) начинается, очутились на улице. Всех же остальных закинули в грузовики с решетками и отправили в неизвестность.

Между тем на улице ветрило гонял мокрый, налипающий на хари снег. Накатило чувство нелегкой досады, перемешанное со страхом. Впервые мальчик отчитал старика:

- Фигли ты добился своим этим прогибом... эх, деда, деда.

- Цыц! - Погасил попытку доминирования Феодосий. - В твоей жизни еще не раз такое будет, что ты потеряешь добро. Даже и волю потеряешь. Но не теряй веры.

- Да что это за вера у тебя такая.

- В небо, в небо вера.

- Вот и посмотри на это свое небо. Как оно нас лас-кает.

- Да, это может и неприятно. Но мы же его ощущаем, оно с нами. Жаль конечно, увидеть уже не смогу.

- В том-то и дело...

Во двор въехала еще одна ментовкая машина. Вышел знакомый полицай, из овэдэ Басманный, виноватым тоном заявил:

- Не обессудь, старик. Ребята с главка, у них установка соответствующая. Чуваш и впрямь кому-то там насолил, и разбираться уже не нам. Лавочка ваша закрыта. И так уж от души попользовались, благодарите судьбу. Ну, вы гуляйте, что ли. И да: пацанчика не погуби. Щисливо!

- Мудило. - По-взрослому выругался пацан, когда пузатый блюститель втиснулся в теплый ментовоз.

- О, Господи, Господи, духи небесные... - Причитал дед.

- И что же говорят твои духи, деда? - Издевательски спросил малыш.

- Духи не говорят - зрят.

- На кой хрен тогда они нужны...

Старшее поколение промолчало, что конечно не в его манере. Дед и мальчик поплелись в подземный переход под Лубянкой, по крайней мере там сухо. Не задалось: полусонный сотрудник метрополиции молча, не вступая в дискуссии вытолкал бедолаг на волю стихии, которая все не унималась. На той стороне Лубянки вожделенными огнями светился Дворец Детских Радостей. Вот ведь как бывает в жизни, размышлял Юрка, кажется, здорово повзрослевший в эту ночь: одним все, другим хрен без масла.

Картину наблюдал одинокий бородатый человечек, стоящий у Соловецкого камня и облепленный снежной мантией. Изначально Юрку передернуло - "Дух! Дед не врет, они существуют!" - но фигура чихнула, что развеяло мрачное сомнение.

- Что, - спросил незнакомец противным картавым голоском, - и вы поняли, что у нас за жизнь?

- Обычная, - ответил старец, отирая снег с лица, - сегодя ты танцуешь джаз – а завтра...

- Система. – Незнакомец указал перстом куда и положено указывать, то есть, в никуда,

- Она есть даже в безумии. - Рассудил Феодосий.

- Нет. - Парировал Бородач. - Безумие неструктурировано. Здесь именно что система, в которой вы - неотъемлемая часть. Вы - оправдание полицейского государства. Потому вас и не уничтожают. До определенного момента. Ну, что же... идемте, люди Божии...

И они пошли, не задавая лишних вопросов. Пусть даже там, впереди ожидает ад, но там может быть не холодно и сухо. В пути незнакомец со старцем о чем-то непонятно трындели, да Юрка и не пытался вникнуть, ибо его начала одолевать дрожь. Поводырь жался к старцу, тем паче Феодосия нельзя отпускать, он же как ребенок - беспомощный. Переулки, дворы, все мрачное, пустое... что это за город такой недобрый... Наконец вошли бездну подъезда, поднялись на третий этаж. Юрка понял: в эту ночь они с дедом не пропадут!

При свете и без шапки незнакомец выглядел как натуральный местечковый еврей: вороненая борода, выпученные, исполненные невыразимою скорбью глазенки, блестящий череп, обрамленный клоунским венком волос.

- Георгий Перельсон. - Представился добродетель. - Бывший математик.

- Шо там за базар, Жорик? - Раздался скрипучий голос из-за облезлой двери.

- Переночуют, ма. - Громко ответсвовал «бывший». И чуть тише: - Мама больная, с ней надо деликатнее.

- От ить вяжешься со всякими. Гони их к чорту!

- Так мы пойдем все же... - Тактично произнес Феодосий.

- Больных не надо слушать, у них психика.

Действительно, голос из-за двери больше не раздавался. Обувшись в тапочки, старик и мальчик по возможности тихонько вошли в зал. Он был весь в книгах - они грудились не только на полках, но и на полу.

- Да... - Продолжил философствовать бородач. - Бывших гэбистов не бывает. А математики вот - встречаются. Да что же это я, Господи! - Человек хлопнул ладонью по лысине. - Чаю – и спать.

Прихлебывая на кухне горячий напиток, Юрка осмелился спросить:

- А зачем вы нас к себе взяли? Мы ж непонятно кто.

- Про вас-то мне как раз все ясно. Вы странники. Именно про вашего брата говорят: гость в дом - Бог в дом. А вот про себя я не понимаю ничего. Восемь лет прожив в Америке, вернуться в эту...

- Пошто было возвращаться. - Мальчик спросил механически, уже полусонно.

- Пригласили. В университет, лучший в мире. Красный диплом, кишат идеи продвинуть науку, тщеславие и все в этом роде. Думал, там демократия и либерализм. Оказалось, прохиндеи. Я разгадал одну научную загадку, над которой бились несколько поколений математиков, но авторство присвоил другой... чтоб его. Опубликовал он открытие под своим именем – и гудбай. Да тут еще мама больная. Опять же, Старая Москва какая-никакая, а Родина. Ну, да, во временах, в которых довелось родиться, живут и умирают...

Григорий увидел, что мальчик уже сладко сопит, и разумно прервал свой спич. Юрке снилось, что он сбежал от старика, затесался в какую-то щель и вдруг очутился в недрах Дворца Детских Радостей. Кругом игрушки, игрушки, игрушки... На голову села птичка и принялась шебуршить в волосах. По телу текли приятные токи...

- Внук? - Спросил Перельсон.

- Напарник, ответил старец, поглаживая мальчика по непослушным патлам. - У нас свое дело: погорельцы Бога ради.

- Понимаю. Нелегкий хлеб.

- Интересно все же. Разные люди, характеры.

- М-м-мда. А я вот родился социопатом. Псих-одиночка.

- Математику-то совсем бросил?

- Только в качестве прикладного заработка использую: репетиторствую.

- А может оно и к лучшему.

- Что - оно...

- Вот Юрка. Выучится например математике, станет в формулах ковыряться - мозга за мозгу и... - Феодосий осекся. Будучи великим психологом, старец невольно оскорбил хорошего человека.