Геннадий Михеев - Фантазии Старой Москвы

- Да... может быть. - Григорий всем видом дал знать, что не обиделся. - Кому-то трафит, кому-то не очень. Колесо сансары. Но от математики редко с ума-то сходят, ведь она суть есть язык Вселенной, при помощи которого мы учимся слышать музыку небесных сфер.

- Да я тоже без семьи, да и родных детей нет. – Старик, казалось бы, сменил тему, но на самом деле сказал о сути. - А ты еще нестарый, найдешь какую-нибудь, настругаете. И все потекет обычным чередом. И почему не на Святой Земле?

- Да нет уж там ничего святого - сплошной живоносный огонь. Там те же люди, что и в Большом Яблоке: прощелыги.

- Ну-у-у, сынок, так тебе везде будет горчица. Ты вот, что: бросай всю эту меланхолию. Начинай наконец жить. Ежели глаза твои видят, хер стоит - радуйся, это ж дар Божий. Вот глянь на пацана: его устами сглаголит истина.

Первое, что произнес Юрка, проснувшись и потянувшись на промятом диване, было:

- Деда, поехали домой - а?

СКАЗ ПРО ТО, КАК БОЯРИН ИМПЕРАТОРА ПРИЮТИЛ

Идите, смотрите на сей мир,

подобный пестрой царской колеснице!

Там, где барахтаются глупцы,

у мудрого нет привязанности.

Дхаммапада

Всякий диктатор, чем более пропитывается ближе к старости сентиментальностью (характерно, что диктаторы до старости доживают, а герои почти что - нет), тем острее ощущает чувство жизненной ущербности, нехватки чего-то такого, отчего существованье могло бы приобрести подлинный смысл. А еще все диктаторы – мелкие, в смысле физическом. Тогда почему же люди ставят на этих существ, почитают и превозносят невеликих закомплексованных тварей? О-о-о, сие есть величайшая тайна, но я сейчас приоткрою эту завесу.

Если у нас в Старой Москве есть Китай-город, почему бы не быть и еще чему-нибудь такому... поднебесному? Я намекаю не на сонмы туристов из братской республики, столь нагло поработавшей Тибет, не на труппы (не путать с трупами!) шаолиньских монахов, таскающихся по миру ради наживы, и не на хозяев подпольных цехов, производящих все известные мировые бренды, и уж тем более не на держателей спа-секс-салонов и сомнительных заведений общественного пропитания. Я о чем-то более возвышенном, словами трудноописуемом.

Пуи, пепельного цвета кобель породы пекинес, получил свои имя в честь последнего китайского императора. Да он и ведет себя так же как все восточные самодержцы: надменно и царственно. И не беда, что минимум двенадцать крайних поколений рода Пу, к которому имеет честь принадлежать Пуи, увидели Свет Божий на русской почве.

На родине чая определенный нрав породы культивировали на протяжении восьми династий. Взращивали животных особого рода, должных скрашивать бытие лиц никак не ниже мандаринов и уж наверняка выше апельсинов. Ну, не беда, что получилась пародия на высшую знать: главное - соответствие заданному образцу. Примерно так создавались болонки, пуделя да бультерьеры - в общем все производные волков, у которых отняли способность выживания вне человеческой среды.

Как и остальные шавки породы пекинес, Пуи глядит свысока на особей всех пород своего вида, вне зависимости от половой принадлежности и габаритов. Оно конечно, с таким росточком выглядит подобное поведение довольно забавно, но верь размер не главное не токмо собачьем мире. Вот гляньте на нашего Путина – многое поймете. Даже если четвероногие пытаются заигрывать с Императором, он резко огрызается и норовит куснуть (если что - я не про Путина, а о Пуи). Примерно то же самое он делает и по отношению к двуногим, даже если они ему знакомы. Марку держит - а это уже генотип.

Поводырша Пуи - внушительных объемов тетка, от которой почти всегда дурно воняет, за исключением момента, когда та выходит из ванной комнаты. Причем тетка сама себя старательно обмазывает вонючими веществами, и похоже делает она это назло окружающим.

Ну, там - в жилище Пуи - обитают и другие двуногие, к которым пес благородных кровей относится по-хозяйски строго. В квартире у Пуи козырное место: в центральной зале, из которой двери в другие комнаты. То есть, свита оказывает Императору достойную честь, прячась по ночам в своих конурах, оставляя своего господину срединное пространство. Мимо Пуиного трона они всего крадутся почтительно, потому как Император всегда адекватно реагирует на резкие движения. И уж чего-чего, а не любит Пути… тьфу – Пуи запанибратства. Всякие попытки прикоснуться к себе пес-самодержец пресекает на корню, а зубы ему Собачий Бог дал что надо.

Трапезу четвероногому хозяину подают вовремя, а попробовали бы задержать. От того что Императору не по вкусу, тот выразительно воротит морду, вкусности же принимает великодушно. Конечно, Пуи соблюдает все церемонии, главная из которых - выход в пространство. Там Пуи со всею приличествующей статностью метит разные места, а так же неторопливо, основательно выбирает точку, на которой подобает посрать. Нормальная вполне себе ужавшаяся жизнь высшего существа.

А тут весна, позывы тепла с улицы, флюиды и все такое. Благородный пес привык таскать на себе это неповоротливое вонючее существо, утягивая его туда, куда пожелает душа. Но однажды ошейник сам собою расстегнулся (а может вовсе не случайно, а имело место дворцовая интрига?!), и совпало событие с проходом мимо аппетитно пахнущей сучки. Лихим молодцом Император загалопировал в сторону самки, которая, задрав задницу, ускорила ход. Отчаянный окрик поводырши не возымел действия - супротив природы не попрешь.

Вы не заметили, что императоров и диктаторов разных типов всегда губят случайные сучки?..

В узком проходе Пуи пристроился сзади проходимицы и после нескольких не слишком точных попыток величественно таки впендюрил по самое небалуйся. Та покорно не сопротивлялась, тем самым выразив почтение Высокому (хотя и коротконогому) Лицу. Ну, или морде – неважно.

Когда все закончилось, сучка унеслась прочь. Наш же герой обнаружил, что пребывает в совершенно незнакомом месте.

Так началось Дао Пуи.

Незнакомые места и непонятные запахи сменялись бешеной чередой. Вначале было любопытно, но вскоре стала подступать паника. Пуи успокаивал себя: "Это лишь легкое приключение, легкое приключение, легкое..." Перво-наперво помогало, но аутотренинг - не универсальное средство.

В некоторых местах двуногие пытались приставать к Пуи, тот по обычаю выдавал адекватный ответ. Пуи любит это состояние легонького голодка – оно ведь побуждает к жизни. Но дома - это одно: только дашь знак слугам, они тут же выкладывают яства. Здесь же все было как-то не так.

Прошло еще немного времени, и жрать захотелось слишком даже не легко. Практически, мысли о еде вытеснили все остальные чувства. Пуи сейчас разодрал бы кого угодно, чтобы только набить чрево и угомонить наконец того первобытного зверя, который в нем проснулся.