Геннадий Михеев - Карта русского неба

- Да как... - Старик жадно высосал из бутыли остаток пива, емкость чинно поставил на завалинку. - Он тебя пожалел. Вот.

- Холм?

- Всяк по-разному называет. У нас — Горушка.

- Тогда почему мужского рода.

- Ты о чем.

- Только что вы сказали, что якобы он меня пожалел. Он — это кто?

- Кой-кто в пальто.

- Погодите-ка. - Слава наконец понял, что сатир просто играет словесами, куражится. - Оскар говорил, что я, там побывав, якобы стал ненормальным. А вы, кажется, за объективность. Кому верить?

- Только себе.

- Ну, а что касается Оскарова отца.

- А-а-а... ну, ну, я позлить парнишку хотел. Кто его папа, и впрямь неизвестно, а мать уже не скажет.

- Так что же там за подвал, отец…

- С дверью-то такой, железом обитой?

- Знаете.

- Нет. Не в курсе. Бывай... сту-дент Славакапээсэс Смирнов.

Старик, сделав отмашку в стиле Ленина, пошел своим путем, надо сказать, синусоидой. А Функель сидел и злился. Мимо, поджав куцый хвост, светя безумными глазенками пробежал худой пес. Ладан от чёрта тикает, пронеслось в голове у странника. Хотя и внушал себе, что он навроде Юпитера неправ. Приглядевшись к интерфейсу поселка, Слава заключил: это он правильно делает, что валит отсюда на хрен. Здесь и цветы в палисадниках какие-то несуразные.

Народу в автобус типа ПАЗ набилось довольно. Все ехали молча и Славе казалось: внимание именно на него. Может, перегар? Километров через пять техника зачавкала и заглохла.

- Все. - Заявил усатый, напоминающий Сталина водила (скорее всего косит под Отца Всех Народов, и на лобовом стекле иконка Иосифа Виссарионыча заместо оберега). - Приехали с орехами. Вываливайся...

Народ повыплюнулся, покорно и молчаливо побрел по бетонке назад. Слава замялся: согласно карте, до станции километров сорок. К вечеру добредет точно. Накатило такое чувство, то щас бы хватануть водки — и на крыльях алкоголя хотя бы на какое-то время отправиться в беспечный край. Вдруг Славу встрепенуло. Он порылся в своей суме — и не обнаружил... рукописи. А может хрен с ней, шептало альтер-эго, и все же странник решительно побрел назад, обгоняя возвращающихся в поселок аборигенов. Резко обернувшись, встретил пристальный взгляд шофера. На его вырубленном суровым резцом скульптора лице застыла гримаса скорби.

Ворвавшись в Оскаров дом, Фенкель застал там пастуха, который был увлечен ею — рукописью. Грубо вырвав бумаги из рук хозяина, Слава прорычал:

- Не твое.

- Но и не твое тоже. - Заметил пастырь, впрочем, он не сопротивлялся.

Слава деловито упаковал бумаги. Молча пошел к выходу.

- Если туда, - окликнул Оскар, - То скажи.

- Куда — туда? - Полуобернулся Славик.

- На кудыкину гору. Мы должны знать.

- Мы — государь всея Руси? - Слава понял, что Оскара, когда еще только пастух представился на выгоне, он в глубине души представлял золотой статуэткой... телец хренов.

- Обчественность.

- Даже не надейся. Я домой. Кстати: спасибо за приют.

Слава было замялся, размышляя: оставить хозяину пачку хороших сигарет или чёрт с ним. Решил — пусть лучше чёрт. Оскар лязгнул остатками зубов, а потом сквозь них процедил:

- А докУмент, к слову у тебя есть? А то ходють…

- Вот тебе докУмент! – И Функель горделиво изобразил всем известную комбинацию из пальцев.

Слава чапал в сторону станции километров десять. Пройдя то место, где сломалось павловское чудо, отсутствию транспортного средства не удивился: Россия — она такая... баба по сути своей, хотя и с членом. А потом резко свернул налево, в лес. Причем, воровски огляделся, чтоб убедиться, что в зоне видимости никого нет. Главное, думал Слава, чтоб эта сраная «обчественность» ни о чем не догадалась, что-то они все подозрительно дотошные как вши портошные, докУментообормоты.

Шел и думал об авторе рукописи. Сведения Слава почерпнул отрывочные, но из них уже может сложиться пазл: чемодан с полусгнившим бельем, пропавшая «она», этот странный Оскар... почему я не спросил у него про мать? Может, она и впрямь, сбежав от фотографа, зависла в поселке, родила. А тот хрен с горы сгинул, замуровав портфель. Примерно такую картину рисует бритва Оккама. Тогда откуда в рукописи современные реалии: олигарх, гламур, фотосессия... Чушь: сознание хочет структурировать информацию, построить осмысленную гипотезу. Можно, конечно, вообразить, что пресловутый Холм может ворочать временем-пространством (магнетизм же ему подвластен). Или совсем уж детская гипотеза: Холм как сказочный дракон требует жертвоприношений, за что дарует этому краю относительное благополучие, урожайность и все такое, аборигенам же своих отправлять в пасть зверю из бездны как-то жалко. Вот и приманивают пришлых чужаков наподобие Славы, расставляя хитроумные сети и подсылая Гандонычей. Другая версия, карлгуставюнговская: весь коллективный негатив селения скапливается в одном месте, тем самым образовался своеобразный злоотвод. Больной разум и не такого навыдумывает, но что главное: для них Горушка — реальность, с которой они вынуждены жить.

Функель, решительно преодолевая чащобы и болотины, прошагал в Северо-Западном направлении часа три, после чего его стал заедать один навязчивый образ. Странник представлял, что вот сейчас он наткнется на истлевшее тело сбежавшей с Холма-Горушки (ага, вот оно, русское янь и инь, гора в себе соединила все начала!) безымянной красавицы. Ну, глупо же в конце концов полагать, что Оскарова мать — она и есть. Уже и в каждом валежнике угадывались антропоморфные очертания, а это — знак нервного напряжения.

Успокоило следующее: еще не факт, что он выйдет к объекту, на карте не обозначенному. Да еще и день перевалил за половину, стоило сделать самое лучшее, что можно сотворить в такого рода ситуациях: паузу. Палатку Слава разбил в березняке, там, где продувает и поменьше комарья.

Вспомнил, что не купил батареек, за что себя обругал. Все делалось с бодуна, торопливо, а так, как говаривает абстрактный Капитан Очевидность, нельзя. Пока еще окончательно не стемнело, немного почитал рукопись, ловя себя на мысли, что не хотелось бы снова встретить слово «Функель». На сей раз уперся в политическую часть:

«...вы еще верите в эту вашу провонявшую спермой Немцова дерьмократию. Иные молятся на батюшку национального лидера, им было сначала так удобно, потом привычно, следом — страшно перейти на иную модель управления этими ужасающими пространствами с кочующими по ним народами...

…Все это — прямые продукты общества потребления. Вот взять творческих людей. Как теперь у них: заказ поступил – включил музу — ипанеслась. Ключевое слово здесь: заказ. Мальчиш-плохиш стал Хероем нашего времечка, Мальчиш-кибальчиш же — дебил и лошара…»

...Почерк тот же, удобочитаемый, как у первоклассника, без каллиграфических изысков. Понесся поток бессознания, приступ графомании. Взялся кому-то доказать истину в своем ее понимании. Ах, нет: буквы теперь гуляют, строчки хромают — похоже, автор лихорадочно торопится: