Геннадий Михеев - Карта русского неба

- Стать козлом отпущения... Да вы просто идеалист, уважаемый. У меня другое мнение. Если бы все способные держать оружие мужики рванули на Донбасс и встали на защиту русских людей...

- Оружие, говорите...

- А как без него. Это одно шапкозакидательство получится.

- По роду своей деятельности я имею дело с людьми, владеющими оружием. Скажу, что они применяют его отнюдь не ради спасения. Вот вы, к примеру, когда-нибудь применяли огнестрельное оружие? - Кутейкин пристально вонзил свой оперский взгляд в самое нутро Староверова. - Можете даже не отвечать. Просто признайтесь себе: вы, ну, к примеру, стреляли для защиты, или для сублимации агрессии?

- Вообще... - Максим замялся. - Да нет. Я по банкам стрелял. Не более.

- Коммерческим?

- Не понял.

- Шутка. Хе. Значит, оружие таки в руках держали. Хорошо, хорошо...

- Не настоящее. Травматическое.

- Здесь намедни преступление было совершено. У нас, недалеко, на Чугунных воротах. Из травматики убили. Двоих. Насмерть. Слышали?

- Район з-здесь не из спокойных. Много всего с-случается, не проследить.

Кутейкин всем существом, не хуже прибора «полиграф» почувствовал, что парнишка взволнован. Извинившись за назойливость, распрощался.

Между тем опытный сыщик аккуратно и незаметно проследил, куда пойдет вечерний купальщик. Первое правило опера: обращать внимание на всех ведущих себя странно, это как инстинкт, который на сей раз, кажется, не подвел. Гражданин петлял, менял направления. Но Кутейкин не из новичков. Интуиция подсказывала: удача.

Место обиталища неизвестного соответствовало адресу, сообщенному пытавшемуся взять на себя вину доходягой. Осталось только поставить капкан.

…Увидев у станции метро "Кузьминки" знакомую субтильную фигурку, Максим не удивился. София, та самая девушка, которую Дима представил проституткой. Стоит как блоковская прекрасная незнакомка, вся в черном.

- Все закономерно. - Почему-то облегченно сказал Максим.

- Более того. - Добавила София. - Все неизбежно.

- Ты на что намекаешь, дитя Кассиопеи.

- Сначала было пофиг. Но однажды торкнуло. Я поняла, что ты попал в беду.

- Не верю в телепатию. Скажи... только честно: ты что здесь делаешь?

- Жду тебя.

- Как говаривал Константин Сергеевич, не верю.

- Без понятия, кто это. Твой начальник?

- В каком-то смысле - да.

- Начхать на начальство. Итак...

- Ты о чем?

- Ты мне должен все рассказать. Ну... как на духу.

- От сотворения мира - или раньше?

- Я не прикалываюсь. Расскажешь о том, что натворил - и мы вместе решим, что делать.

- Слушай... премудрость. Мы только один раз с тобой виделись. Мельком. При не слишком хороших обстоятельствах. И по какой-то причине я должен перед тобой исповедоваться. Тебе не кажется все это как минимум странным?

Между тем - час пик. Москвичи и понаехавшие вываливают из чрева метрополитена, задевая двоих и отвешивая в их адрес типовые столичные проклятия.

- Пойдем... - София потянула Максима за руку как воспитательница детского сада. И он послушно пошел. Долгая молчаливая пауза.

Очутившись в сени парка, девушка с жаром спросила:

- Ведь ты убил - да?

- Мне не хотелось бы, чтобы у нас были отношения "родитель-ребенок".

- А мне хочется знать правду.

- Горько будет.

- Ты же никогда в жизни не исповедовался. Это как разрешение от бремени. В церковь-то ты не пойдешь.

- Как будто бы ты ходишь.

- Это мое дело.

- Тогда зачем в мои-то дела лезешь?

- Не знаю. Правда - не знаю. Но часть твоей боли я должна принять на себя. Должна!

И тут Максима стало трясти. Он открыл глаза - увидел испуганное лицо наркоши.

- Ну слава богу! - Воскликнул Леха. - А то вижу ты лежишь, рядом - пистолет. Жуть.

- Где? Что... - Староверов еще никак не мог возвратиться в реальность. Ч-чёрт, все та же комната с тараканами... Никогда в его жизни не было такого реалистичного сновидения, со столь тонкими подробностями.

- Думал, ты застрелился на хрен. О, пушка-то неплохая. - Леха, задумчиво крутил в руках подобранное оружие.

- Чужое. Да и вообще - травматика. - Максим грубо отобрал пистолет.

- Ох уж эти вы мне студенты. Я не рассказывал: до вас один тут был у меня. Повесился в Кузьминском парке. Переучился, верно.

- А что - почтальон?

- Не понял?

- Ах, да. Ничего. Проехали.

- Ты уж смотри, Макс. Не дури тут. Тот все с бледьми, ты со своей философией. И я с... почтальоном. Троица, блин.

- Несвятая.

- Это уж точно.

- Значит, будем жить.

- Живи. Только за наём платить не забывай - а?..

И чёрт с ней, со старушкой, самоиронизировал Староверов, а вот то, что София – лишь фантазия… вот это точно – зас-сада.

Мое самое искреннее желание,

друг мой, - видеть Вас посвященным

в тайну века. Нет в мире духовном зрелища

более прискорбного, чем гений,

не понявший своего века

и своего призвания.

Когда видишь, что человек, который

должен господствовать над умами,

склоняется перед повадками

и косностью черни,

чувствуешь, что сам останавливаешься

в пути.

Из письма П.Я. Чаадаева А.С Пушкину

Погост

Что-то теплое ткнулось в Иванову ладонь, отчего тот нервически встрепенулся, чуть не подпрыгнул. Слишком был погружен в свое злосчастное эго, не ожидал. Аж сердце внутри заходило. Оглянувшись, увидел пылающие витальной силою глаза пса, умные, все понимающие. Худющий двор-терьер размером чуть больше немецкой овчарки был совершенно черным, разве только осмысленный взор исполнен красноватым огнем. Жутко вообще-то.

- Приятель, - рассудил Иван, - да тебя, пожалуй, легче убить, чем прокормить.

И хозяйски прикоснулся к лохматому лбу. Как бывший философ, Хвастов перескочил сразу через несколько логических цепочек (приблудил-прибился-втерся-неотвяжется-непрокормишь). В ответ животное устроилось возле могильного холмика и умиротворенно прищурилось. Лишь только куцый хвост неустанно вихлял, разметая траву. "Хвост крутит собакой", вспомнилось Ивану. В селе Истомине собак давненько не водится, передохли от отсутствия кормовой базы, этот - залетный.

Да и что осталось от села-то кроме развалюх? Это лет пятнадцать назад Истомино облюбовали прокурорские и судейские работники, скупали халупы за копейки. Все потому что здесь мобильная связь не берет, и телеканалы не ловятся. Можно отдохнуть от суеты дней, ну, лечь на дно - дабы не запеленговали. Постепенно истеблишмент рассосался; большинство свалили за кордон, кого-то посадили, некоторых убили. Жизнь кипела. В смысле, там, в городах. Здесь - тлела. Всю домашнюю скотину поизвели волки, лисы да еноты. Торжество дикой природы, в общем. Есть такая точка невозврата, когда милая глушь превращается в голую правду.