Геннадий Михеев - Карта русского неба

Нынешнее население Истомина - несколько одиноких старух, троица бобылей да одна пожилая супружеская пара. Почти все тоже когда-то приблудились как этот вот пес. Каждый сам по себе и нет пресловутых соборности и общинности, на которых когда-то держалась Русь. Сборище проклятых отшельников.

В Ивановом детстве Истомино было живым и шумным. Гремел леспромхоз, работали клуб, библиотека, больница, почта, детский сад, школа, конечно. Все было, практически – государство в государстве. А в магазине водилось такое, чего и в столичном ГУМе не найдешь. В смысле, в те, еще советские времена. Народ хорошо зарабатывал и не скупился на переплаты, товар сам напрашивался во владение к лесным трудягам. Клуб занимал пространство бывшего храма. Народ в Истомине, кстати, был не слишком верующий. В смысле, в Бога. Верили больше в светлое будущее, в партию и правительство. Впрочем, по большому счету не так и важно, во что ты веришь: сила веры не зависит от базиса.

У Ивана в детстве было погоняло: Хвост. Это от фамилии Хвастов. "Хвост" звучал не обидно, все - по понятиям. Блатная лексика – норма, ибо в селе было полно уркаганов, да и вообще считалось: тот не мужик, кто в армии не служил, да ходки на зону имеет. Система даже любила тех, кто пострадал - отсидевших с охотою брали в бригады лесорубов. Там, в лесу все тоже по понятиям, да к тому же только авторитет способен пресечь крясятничество и посягательство на социалистическую собственность.

Иван солдатом был, а вот зеком - нет. Бог миловал, хотя, лучше не зарекаться. Ведь сейчас хотя и без тюрьмы, да с сумой. Одно слово: маргинал. Причем, по доброй воле.

И вот занесло же на кладбище. Пришел не к родителям, а на могилку своей учительницы. Уже почти истерлась надпись на шикарном по здешним меркам мраморном надгробии:

МАРТА ФРАНЦЕВНА КЛЯЙСНЕР

УЧИТЕЛЬНИЦА С БОЛЬШОЙ БУКВЫ

1925-2009

ОТ БЛАГОДАРНЫХ УЧЕНИКОВ

Креста нет, из сакральных знаков - только звезда. Хорошо пожила. Во многих смыслах. Ушла предпоследней "из могикан". В мозгу навечно засело это ее: "Детки мои..." И куда теперь разлетелись все детки.

Когда Иван был молод, не сильно интересовался судьбою немки, преподававшей одновременно русский с литературой, да еще и фашистский язык. Ну, живет себе монахиней - и ладно. Военное женское поколенье почти все такое. Своих детей у нее не было, зато все - "детки". Сотни, тысячи детей, которых теперь разбросало по всей планете. А умерла незнамо как. Нашли по весне в ее домике иссохшуюся мумию, посередь горницы. Издержки одиночного существования. Может, Марту Фанцевну ограбили и убили. По крайней мере, денег органы не нашли. Или нашли, но не сказали, а уголовное дело заводить не стали, списали на естественную смерть. В то время в Истомине еще жили прокуроры да судьи - мрачный и скрытный народ, прямо как тати лесные. По крайней мере, в ту эпоху менты в село заезжали. А теперь никакими пинками не загонишь.

Судьба Фрау (так за глаза называли Марту Францевну дети) сложна, хотя и была она светлым человеком. По крайней мере, Иван был слишком молод, чтобы понимать. Это потом, изучая новейшую историю страны, он кое-как восстановил картину и даже собрал факты.

Фрау была из поволжских немцев. В 1941-м семью Кляйснер сослали на лесоповал, в поселок для спецпоселенцев Мирный, километров в сорока от Истомина. Мирного уже нет, там тайга, а узкоколейку разобрали. Так вот... подружилась Марта с местным парнем, его звали Василий Смирнов. Васю пужали, что он с врагом родины снюхался, грозили статьей, а он не боялся. В 42-м Васю обрили - и на фронт. Марта обещала дождаться, он дал слово вернуться. Он слово не сдержал, а она - сдержала. То есть, в том же 42-м пришла депеша, что де красноармеец Василий Смирнов пропал без вести под Демянском. Не поверила только Марта. И всю оставшуюся жизнь - ждала.

Чудом, вопреки статусу и поражению в правах, поступила в учительский институт, вернулась в Мирный, а когда там закрылась школа - перебралась в Истомино. Скорее всего, у Марты с Василием ничего и не было. Так, юношеское увлечение. Впрочем, так ли это важно...

Иван теперь понимает, что немка была красива, прям "истинная арийка" с нордическими чертами. Вероятно, были претенденты, но женщина не сдалась. А, может, все дело в характере и склонностях.

Фрау и впрямь была Учительницей, надгробие не врет. Она в своих учеников вкладывала всю свою душу. И, видимо, нерастраченную любовь. Иван, будучи старшим школьником, часто вступал с Фрау в споры, и не только на уроках. Вопросы задавал дерзкие, даже позволял себе сомневаться в целесообразности советской власти. Фрау мягко гасила его выпады, искренне доказывала неправоту. Она вообще была апологеткой коммунизма. Коммунистическая святая. То ли противоречивая натура у него такая, то ли подспудно был неравнодушен к женщине, сохранявшей привлекательность и после 50-ти. Всегда в безупречном платье, с аккуратной прической, чистенькая такая. Одно слово: Фрау.

Погост зарастает, еще лет пять - и будет здесь лес, глухие джунгли. Некому бороться с природой, чтобы отвоевывать у нее память о предках. Два года не ходил на кладбище, а вот теперь что-то потянуло, причем, именно к Фрау. Минута душевной слабости.

- Ну, что, брат, - обратился Иван ко псу, старательно делающему вид, что дремлет, - пора, наконец, что-то делать.

Сфинкс широко раскрыл глаза. Но позы не поменял. Похоже, делать ему ничего не хотелось, даже хвост зверюги перестал жить своей бурной жизнью, замер.

- Ага, - рассудил человек, - легче ни хрена не делать, а бананы сами упадут. Только, дружок черномазый, бананов здесь не растет, вот ведь какая незадача.

Вдруг показалось, что все это уже было когда-то, в другой жизни. То ли своей, то ли вымышленной.

- Ладноть, пойдем, что ли, домой. - Иван вгляделся в экстерьер пса. - Да вроде ты мальчик. И как же мне тебя звать?

Собака, по виду, кстати, молодая, глазищами дала понять: все равно.

- Гуталин... Пират... Бумер... Будешь Манделой. Мандела, голос!

Черный звонко гавкнул.

- Ученый. Типа меня. Значит, беспутный. И вообще... Мандела - уважаемый человек, а не то, что ты подумал. Понял?

Собака, кажется, кивнула. Иван приметил, что на шее пса след от ошейника. Сорвался с цепи? Цепные псы на свободе обычно добрые.

- Хорошо, коллега, быть киником, - рассуждал человек, - ни тебе приличий, ни обязательств. Где хочу - там и обитаю. Тольки киникам боги подают. А тебе? А, Мандела?

Собака мелко заскулила.

- Ну и что ты натворил, за что тебя выгнал предыдущий хозяин... Признавайся, чего уж. Кур передушил? Или насрал где не положено... - Иван осознал, что существо ему все же нужно. В качестве собеседника. С момента отправления из деревни в большой мир - а это было очень-очень давно - домашних животных Иван не держал, а потому отвык и собак побаивается. Этого он тоже опасался. Мало что у косматого на уме. Пес, приподняв ухо, слушал. Держался на почтительном расстоянии, чуть сзади. - Вырос, стал неприкольным - и тебя отправили на вольные хлеба? Да ладно. Ты ведь тоже не спрашиваешь о моем прошлом. Кому оно на фиг интересно? Есть только миг, которое мы именуем настоящим, все остальное - пространство вероятностного. Понимаешь, о чем я?